Перевод Екатерины Романовой

 

 

КРИСТИН ХАРМЕЛ

ИСКУССТВО ФРАНЦУЗСКОГО ПОЦЕЛУЯ

 

 

 

 

Посвящается Лорен Элкин, моей парижской соседке, близкой подруге и замечательной писательнице.

А так же тем, кто познакомил меня с Европой, особенно Жану-Мишелю Колэну, Дэвиду Эхерну, Дасти Миллар, Кэтрин Винсент, Жану-Марку Дени и Марко Кассану.

И, конечно же, моей чудесной маме, с которой я впервые увидела Париж.

 

 

От автора

Огромное спасибо Лорен Элкин, чудесной подруге, которая заманила меня в Париж и укладывала спать на своем диване всякий раз, когда меня посещали мысли о возвращении домой. К тому же она замечательная писательница, и я очень благодарна ей за своевременный отзыв на эту книгу. Спасибо Эми Тэнджерин – она невероятно талантливый дизайнер, прекрасная подруга и одна из тех, чьему мнению я безоговорочно доверяю. Целый ворох благодарностей моей дорогой Джиллиан Цукер, – я не устаю восхищаться ее личными и профессиональными качествами (а еще она всегда рада приютить меня, когда я приезжаю в Лос-Анджелес). Джиллиан, я твоя должница, с меня коктейль (или пара десятков коктейлей) в «Vito»!

Большое спасибо маме, Дейву, Карен, папе и всей моей чудесной семье. Я действительно считаю, что они – самые теплые и искренние люди на свете!

Я многим обязана своим великолепным редакторам, Карен Костольник и Ребекке Изенберг – они помогли моей книге стать такой, какая она есть. Спасибо чудесному литературному агенту Дженни Бент за то, что терпеливо выслушивала все приходящие мне в голову идеи. Благодарю Энди Коэна, которого я теперь с гордостью могу назвать своим другом, и всех ребят из «Hachette», особенно Элли Вайзенберг (поздравляю!!!), Эмили Гриффин, Кэрин Кармац Руди, Бриджит Пирсон, Лауру Джорстод, Селию Джонсон и Мари Окуда; моего британского редактора, Кэта Кобейна. Как всегда, спасибо моему первому редактору, Эми Айнхорн.

Я очень горда знакомством с некоторыми потрясающими писательницами. Отдельное спасибо Саре Млиновски за потраченное на меня время и ценные советы; Элисон Пейс за радушный прием и прогулки с ее замечательным псом Карли; Саре, Элисон и Линде Кернин; Мелиссе Сэнит за дружбу и поддержку. Также благодарю чудесных писательниц (и просто замечательных женщин): Джейн Портер, Лору Колдуэлл, Бренду Яновиц, Джоанну Эдвардс и Лизу Палмер.

Огромное спасибо моим чудесным друзьям, особенно Кристен Милан, Каре Браун, Кендре Уильямс, Вэнди Джо Мойер, Меган Комбс, Эмбер Драус, Лизе Уилкес, Эшли Теддер, Дону Клеменсу, Мишель Таубер, Уиллоу Шамбек, Меликсе Карбонелл, Минди Маркес, Кортни Джей, Майклу Ковачу, Райану Дину, Майклу Джонсону, Брендану Бергену, Бену Бледсоу, Джеми Табору, Андреа Джексон, Лане Кабрере, Джо Кабрере, Пэту Кэшу, Кортни Хармел, Джанин Хармел, Стиву Хеллингу, Эмме Хеллинг и Капитану. Спасибо моим ученикам с MediaBistro.com.

И благодарю вас, читатели, за то, что решили отправиться со мной в это путешествие! Я очень жду ваших писем! Mille fois merci!

 

 

Глава I

 

Мы назначили свадьбу на сентябрь.

Я уже сходила на последнюю примерку платья, выбрала подружек, заказала цветы и обслуживание, отпечатала пригласительные. Мы наняли музыкантов и решили, как назовем будущих детей. Я исписала несколько листков вот такими каракулями: «Мистер и миссис Лэндстром. Брет Лэндстром. Брет и Эмма Лэндстром. Брет Лэндстром и его жена, Эмма Салливан-Лэндстром. Лэндстромы». Я уже представляла себе наше будущее.

И однажды все рухнуло.

Был жаркий апрельский вечер; я ушла с работы в три, чтобы приготовить романтический ужин в честь первой годовщины нашей совместной жизни. На чистом столике во дворе красовались свежие цветы и любимое блюдо Брета: жареный цыпленок, фаршированный артишоками, вялеными помидорами и сыром «каприно», а на гарнир тонкие спагетти под домашним соусом «маринара». «Само совершенство», – подумала я, наливая в бокалы розовое вино.

– М-м, аппетитно, – сказал Брет, пройдя во двор сквозь стеклянные раздвижные двери. Он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, отчего стал выглядеть еще сексуальнее. «Как здорово, что он по-прежнему мне нравится, – подумала я. – Надеюсь, я ему тоже».

– С годовщиной тебя!

– С годовщиной чего? – удивился Брет, проведя рукой по темным волнистым волосам.

Моя улыбка чуть померкла.

– Год назад мы начали жить вместе, – напомнила я.

– О… – Брет откашлялся. – И тебя с годовщиной!

Несмотря на двухметровый рост, он ловко уместился на стуле возле двери и отпил вина, секунду подержал его во рту, одобрительно кивнул и проглотил.

Я села напротив и протянула ему миску с порубленным салатом, маслинами, сладким перцем, сыром фета и помидорами, политыми лимонным соком. Брет с удовольствием вдохнул запах и положил себе немного салата.

– Греческий! – В его карих глазах засветилась улыбка.

– Да, твой любимый!

После свадьбы я решила всерьез заняться стряпней, хозяйством и вообще стать богиней домашнего очага. Мама Брета (которая, между прочим, держала горничную и кухарку) уже несколько раз напоминала мне, натянуто улыбаясь, что ее сын привык возвращаться с работы в безупречно чистый дом и к накрытому столу. Видимо, она подразумевала, что мне с этой задачей нипочем не справиться – не могу же я же вечно разрываться между работой, уборкой и готовкой.

– Милый, – заговорила я спустя несколько минут тишины. Брет уже начал есть и одобрительно мычал. Я помедлила. – У тебя не нашлось минутки для списка гостей?

От Брета мне были нужны лишь имена и адреса родственников, которых он хотел бы видеть на свадьбе. Я уже четыре раза просила его составить список. Да, он ненавидел строить планы, и подготовка к свадьбе была для него тяжким бременем, но ведь я взвалила на себя основные дела: нашла священника и музыкантов, сходила на все дегустации блюд, пять раз встречалась с распорядителем и выбрала пригласительные открытки. Разве я слишком многого хотела?

– Еще нет, – ответил Брет с набитым ртом.

– Ладно, – медленно сказала я и напомнила себе, что он очень занят. Брет недавно начал работать над новым делом, которое занимало у него кучу времени. Я притворно улыбнулась и ласково, чтобы не показаться назойливой, спросила: – А к воскресенью сможешь его составить? Нам уже пора рассылать приглашения.

– Ах да… – Брет подобрал вилкой последние спагетти, доел курицу, отодвинул тарелку на середину стола и залпом допил вино. – Как раз об этом я и хотел поговорить.

– О списке?

Мы ведь уже решили, что пригласим всех, кого захотим! Отец обещал по возможности помочь с деньгами, да и родители Брета, мягко говоря, не нуждались. Они жили в пятнадцати минутах езды от нас, в пригороде Орландо, по соседству с роскошными особняками ребят из «*NSync» и «Tiger Woods». Имение Лэндстромов выглядело ничуть не хуже, а сами Лэндстромы уже объявили, что на свадьбу единственного сына готовы потратить любую сумму.

– Не о списке. – Брет забарабанил пальцами по столу. – О свадьбе.

– А…

Я не очень-то удивилась. У нас с Бретом возникли кое-какие разногласия по поводу того, где проводить церемонию: на пляже в Санкт-Петербурге или в огромном саду его родителей (в итоге я согласилась на сад). Еще мы спорили из-за свадебного торта. Я хотела, чтобы у каждого слоя был свой вкус, но мать Брета настаивала на ванильном.

– В чем дело? Ты насчет сидений? Я не против плюшевых складных стульев, если тебе так хочется. Это все пустяки. – Мне самой больше нравились белые деревянные скамейки, которые бы очень мило смотрелись среди роз. Но дело ведь не в торте и не в стульях, верно? Куда важнее то, что мы с Бретом проведем вместе всю жизнь.

– Нет. – Он покачал головой. – Скамейки отличные, Эмма.

– Хм… – Я даже удивилась: Брет впервые легко со мной согласился. – Чудесно! Тогда о чем ты хотел поговорить?

Он отвел глаза.

– Нам надо отменить свадьбу.

Я подумала, что ослышалась. Брет произнес эти слова так непринужденно, словно сообщил о падении цен на фондовой бирже или о прогнозе погоды на завтра. После этого он спокойно потянулся за вином, налил себе полный бокал и глянул сквозь стеклянную дверь на телевизор, который мы нарочно повернули в сторону дворика, чтобы за едой смотреть бейсбол.

– А? – Я потрясла головой и сдавленно рассмеялась. – Надо же, мне послышалось, что свадьба отменяется!

– Так и есть. – Брет бросил на меня короткий взгляд и опять уставился в телевизор, ничего не объяснив.

Кровь отхлынула от моего лица, в горле пересохло. Я несколько раз открыла и закрыла рот, поразившись тому, как внезапно вокруг меня исчез весь воздух.

– Что ты сказал? – наконец выдавила я тоненьким голоском, который вдруг стал выше на октаву.

– Не обижайся, Эмма. Просто я тебя разлюбил, – непринужденно ответил Брет. – То есть я, конечно, люблю тебя, но по-другому. Нам лучше разойтись.

У меня отвисла челюсть – ощущение было такое, что она действительно слетела с петель и отпала.

– Ка-а-а… – Голос подвел, губы тоже будто отказались иметь со мной дело. Я была так потрясена, что едва смогла выдавить нужные слова: – Как?! Почему?

– Эмма, – начал Брет, снисходительно качая головой (последнее время он часто так делал, и точно так же качал головой его отец, разговаривая с матерью), – я не могу объяснить свои чувства. Ты же знаешь, чувства меняются, и мы над ними не властны.

– Но… – Я снова умолкла, не имея ни малейшего представления о том, что сказать. Тысячи мыслей роились в голове, и ни одну из них я не сумела сформулировать. Как мог Брет меня разлюбить? Неужели наши отношения были насквозь фальшивыми? Как сообщить родителям, что свадьба отменяется? Что мне теперь делать?

Брет нарушил неловкую тишину:

– Знаешь, Эмма, это к лучшему. Ты все равно не хотела оставаться в Орландо.

Я раскрыла рот еще шире.

– Но я осталась! – У меня в груди вдруг вспыхнул гнев. – Ради тебя я отвергла то предложение!

Всего три месяца назад мне предложили работу моей мечты – стать главой пиар-отдела в новой студии звукозаписи, открытой «Columbia Records» в Нью-Йорке. Брет недвусмысленно дал понять, что никогда не переедет из Орландо; его жизнь всегда была и будет здесь. Я отказалась от предложения (в конце концов, я ведь помолвлена, и будущий муж для меня превыше всего!) и в итоге по-прежнему занималась не самым приятным делом: координировала новые проекты в «Boy Bandz», процветающей орландской студии звукозаписи, чьим последним творением была мальчиковая группа «407». Совсем недавно их песня «Я люблю тебя, как свой Xbox 360» заняла четвертое место в хит-параде «Billboard».

– Эмма, ты сама так решила. – Брет покачал головой и улыбнулся, словно я ляпнула какую-то милую глупость. – Нельзя же винить меня во всех решениях, которые ты приняла в жизни.

– Но я осталась здесь ради тебя!

У меня закружилась голова. Нет, так не бывает, это попросту невозможно!

– Прекрати, Эмма, ты ведешь себя неразумно. Мы сами в ответе за решения, которые принимаем, – сказал Брет. – Я что, должен жениться на тебе из чувства долга?

– Я вовсе не это имела в виду!

– Однако прозвучало это именно так, – почти самодовольно возразил Брет. – Ты несправедлива.

Несколько секунд я молча смотрела на него.

– Неужели все кончено? – выдавила я. – Ведь мы были вместе три года!

– Так будет лучше, – вкрадчиво ответил он. – Кстати, с переездом можешь не торопиться. Поживу пока у родителей.

Я изумленно уставилась на Брета. Мысль о переезде мне и в голову не приходила! Разумеется, я должна буду съехать.

– Куда же мне идти? – тихо спросила я, проклиная себя за отчаянный и неуверенный тон.

Брет пожал плечами.

– Может, к сестре?

Я сразу поджала губы и затрясла головой. Нет уж! Мне было страшно даже подумать о том, как я приплетусь к Джинни и сообщу, что потеряла Брета. Старше меня на восемь лет, она вышла замуж за вялого тихоню по имени Роберт, а их трехлетний сынок был самым избалованным ребенком на свете. Я хорошо представляла себе самодовольное лицо Джинни. «Очередной провал Эммы Салливан», – скажет она.

– Ну, не знаю… – раздраженно протянул Брет, вновь пригладив волосы. «Надо бы ему постричься», – отвлеченно подумала я и тут же поняла, что напоминать ему о таких вещах – больше не мое дело. – Поживи у подруг. У Лесли, Моны или Аманды.

Услышав их имена – имена подружек невесты – я содрогнулась.

Брет отвел глаза.

– Ты ведь понимаешь, почему ты должна уехать?

Меня затошнило. Я не верила своим ушам.

– Потому что квартира твоя, – ответила я, стиснув зубы и прищурившись.

За последний год мы не раз поднимали эту тему. Брет зарабатывал больше меня и сделал первый взнос за нашу квартиру. Хотя месячную плату мы делили пополам, в праве собственности значилось имя Брета. Я несколько раз говорила, что мне это не по душе – в конце концов, половину плачу я. Брет только улыбался и отвечал, что когда мы поженимся, все имущество будет принадлежать нам обоим, и незачем волноваться по пустякам.

– Верно. – Ему не хватило порядочности даже сделать смущенный вид. – С твоими деньгами мы что-нибудь придумаем, Эм. Ты ведь тоже делала взносы. Мы с отцом найдем выход.

Я снова раскрыла рот. Взносы?!

– В любом случае, прости меня, дорогая. Мне сейчас тоже нелегко, но ты ни в чем не виновата. Дело во мне. Прости.

Честное слово, я едва не расхохоталась. Меня остановила лишь мысль о том, как я зарежу Брета ножом для хлеба.

– У тебя все будет нормально? – помолчав, спросил он.

– Да! – бросила я. Как он вообще посмел задать мне этот вопрос? Можно подумать, ему есть до меня дело!

 

 

На следующее утро, проснувшись в огромной двуспальной кровати, половина которой мне больше не принадлежала, я не нашла ничего лучше, чем отправиться на работу. Я была как неживая; происходящее казалось дурным сном.

Я встала, как обычно приняла душ, высушила волосы, накрасилась, выбрала подходящую одежду и вышла на улицу. В привычных действиях было хоть какое-то утешение.

Контора «Boy Bandz Records» располагалась в центре города, в здании бывшего вокзала и всего в квартале от юридической фирмы Брета. Иногда мы случайно встречались с ним на Черч-стрит, когда он шел обедать с коллегами в «Kres», а я забегала в «Lorenzos» за куском жирной пиццы. Только бы не столкнуться с ним сегодня! Этого я точно не вынесу.

Я села за стол примерно в полдевятого и тупо уставилась в монитор, ничего не соображая. Работы было навалом: пресс-релиз о «407», рассылка дисков «O-Girlz» (девичьей группы, недавно созданной президентом нашей компании и продюсером мальчиковых групп Максом Хеджфилдом), несколько звонков в газеты… но я не могла заниматься делами, когда моя жизнь рушилась.

После десяти подошла Андреа, моя начальница. Я только что закапала в глаза третью дозу «Визина», чтобы скрыть красноту, и надеялась, что никто ничего не заметит. Бесчувственная Андреа терпеть не могла, когда личные неурядицы мешали ее сотрудникам работать.

– Ты отлично потрудилась над «407», – сказала она. Группа получила такое название благодаря Максу Хеджфилду (для всех – просто Хедж), которому в конце концов надоело выдумывать глупые фразы, и он решил ограничиться телефонном кодом Орландо, родины современных мальчиковых групп.

– Спасибо, – чирикнула я, натянуто улыбаясь и глядя на Андреа сквозь глазные капли. Поработала я действительно на славу. За неделю до выпуска альбома один парень из «407» решил поведать миру о своей нетрадиционной ориентации, и я ловко управилась с поднявшимся газетным переполохом. Теперь нашего главного вокалиста Дэнни Рубена радушно принимали во всех журналах и газетах, отчего альбом «407» стремительно взлетел на вершины хит-парадов.

– Надо поговорить, – сказала Андреа, внимательно изучая безукоризненный маникюр на своей левой руке.

– Давай.

«Может, меня хотят повысить?» – с надеждой подумала я. Уж кто-кто, а я это заслужила: проработав в компании четыре года, я в одиночку вела «407» и «O-Girlz», но по-прежнему числилась координатором проектов. Слухи о грядущей реорганизации в «Boy Bandz» ходили давно, и я облизывалась на должность пиар-менеджера, которая сулила неплохую прибавку к жалованью.

– Эмма, дорогая, – проворковала Андреа, переводя взгляд на свою правую руку, – Хедж решил немного сократить кадры, и, боюсь, нам с тобой придется расстаться.

У меня перед глазами все поплыло.

– Что?! – переспросила я, подумав, что ослышалась.

– Не волнуйся! – радостно продолжала Андреа, глядя в сторону. – Мы выплатим тебе выходное пособие за четыре недели и напишем рекомендательное письмо.

– Погоди-ка. Меня увольняют?!

Андреа весело улыбнулась.

– Нет, Эмма, сокращают! Это совсем другое дело. Будь так добра, освободи стол до полудня. И пожалуйста, не закатывай истерику.

– И… истерику? – выдавила я. Может, Андреа решила, что я со злости швырну компьютер в стену? Хотя… если подумать, почему бы и нет?

Она наклонилась поближе и заговорщицки произнесла:

– К тебе здесь очень хорошо относятся, Эмма, и скандалы не пойдут на пользу корпоративному духу. Ради «Boy Bandz», не шуми! Нам действительно очень жаль, что приходится тебя сокращать.

Я попыталась переварить услышанное. Меня словно с размаху ударили по лицу.

– Но… почему? – наконец спросила я. Мои внутренности спутались в какие-то странные тугие узлы. На секунду я даже подумала, что скоро вновь увижу батончик мюсли, съеденный по дороге на работу. – Почему вы увольняете именно меня?

Андреа на мгновение помрачнела, затем одарила меня сияющей улыбкой.

– Эмма, дорогая, мы просто сокращаем кадры. Ничего личного, поверь. Ты заслуживаешь гораздо более высокой должности, а в нашей компании расти уже некуда. К тому же, ты очень быстро найдешь себе новую работу! Я с удовольствием напишу рекомендательное письмо.

Я не стала напоминать ей, что «Boy Bandz» – единственная звукозаписывающая студия в городе, а более чем щедрое предложение от «Columbia Records» я отвергла три месяца назад. Моя жизнь разваливалась на части.

– Понятно, – промямлила я, не зная, что еще сказать. Мой мозг словно работал в замедленном режиме.

– Уходи до полудня, – повторила Андреа. – Никаких сцен. И еще раз: мне очень жаль.

Я открыла и закрыла рот. Слов из меня так и не вышло, поэтому я просто кивнула.

Странно: я не запаниковала, хотя мне и хотелось. Я беззвучно собрала вещи, пошла домой и проревела весь оставшийся день.

Очнувшись от тревожного сна на следующее утро, измотанная и растерянная, я изо всех сил постаралась взять себя в руки: включила компьютер, зашла на сайт поиска работы и просмотрела вакансии пиарщиков. Их было одиннадцать, и я наивно подала заявления во все фирмы, разослав факсы с моим резюме из ближайшей федексовской конторы. Уже в полдень я притащилась домой, чувствуя себя подавленной и никчемной.

За две недели, которые я провела дома, отказываясь даже разговаривать с друзьями, меня пригласили на шесть собеседований. Увы, на пяти из них я рыдала в голос (вообще-то я не плаксива и списываю это на постбретовый синдром). На шестом собеседовании я сразу поняла, что меня не примут: на вопрос, почему я хочу стать представителем «J. Cash Steel», я не смогла придумать ни одной причины, по которой действительно хотела бы рекламировать производителя стали.

За это время Брет звонил трижды и безразличным тоном спрашивал, как дела. Сперва меня смутила такая забота с его стороны, но к концу второй недели истинная причина его беспокойства стала ясна.

– Послушай, Эм, я узнал, что ты потеряла работу, и мне очень тебя жаль, но я бы хотел поскорее вернуться в свою квартиру. Когда примерно ты можешь съехать?

Я обозвала его словом, за которое мама однажды прополоскала мне рот с мылом, и с такой силой бросила трубку, что та треснула.

Потом, вернувшись к покалеченному, но исправному телефону, я позвонила трем своим подругам. Они не звонили мне с тех пор, как я рассталась с Бретом, и я тоже не выходила на связь – не хотела обсуждать наш разрыв. Конечно, я полагала, что эта весть их потрясет, и надеялась на сочувствие.

«Уж они-то будут на моей стороне, – думала я, набирая Лесли. – Уж они-то меня не обидят».

И опять ошиблась.

– Мне ужасно неприятно тебе это говорить, – сказала Лесли, непринужденно подметив, что ей известно о расторжении нашей помолвки, – но ты должна знать.

– Ну, так говори… – Я ждала объяснений и задавалась вопросом, почему Лесли не зашла ко мне и даже не позвонила, узнав о моей беде.

– С другой стороны… может, и не стоит, – быстро добавила она.

Я вздохнула. Мне было не до глупых загадок.

– Лесли, любая плохая новость – ничто по сравнению с тем, что я переживаю сейчас.

В конце концов, что могло быть хуже разрыва помолвки и увольнения на следующий же день?

– Ну, если так… – протянула моя подруга и умолкла. – Тогда слушай. Я не знаю, какие слова полагается говорить в таких случаях, поэтому скажу прямо: Аманда спит с Бретом.

Понятно. Вот что может быть хуже разрыва помолвки и увольнения на следующий же день.

Я беззвучно раскрыла рот. У меня из груди словно выкачали весь воздух, я даже вдохнуть не могла.

Лесли нарушила тишину:

– Эмма? Ты еще здесь?

– Арграргр… – Из горла шли только какие-то булькающие звуки.

– Ты как?

– Арграргр…

– Послушай, Эмма, когда это произошло, вы уже расстались. Аманда говорит, первый раз они переспали через три дня после вашего разрыва. Брету нужно было где-то переночевать, понимаешь? Все вышло случайно.

Меня затошнило, причем по-настоящему.

– Ты об этом знала? – спросила я, несколько раз сглотнув слюну. – И Мона тоже?

– Ну… да.

– С каких пор?

Молчание.

– С каких пор, я спрашиваю?

– С прошлой недели.

– Убью эту сволочь, – выдохнула я, вдруг возненавидев Аманду всей душой.

– Эмма, не говори так, – ласково пролепетала Лесли. – Признай, вы с Бретом к тому времени уже расстались.

От удивления я подавилась кислотой, которая поднялась к моему горлу.

– Ты ее защищаешь?! – прошептала я, когда голосовые связки снова заработали.

– Нет, вовсе нет! – вскричала Лесли. – Но подумай логически: Брет ведь тебе не изменил.

– То есть…

– Эмма, мы с Моной уже все обсудили и не считаем, что Аманда поступила дурно. Ситуация, конечно, неприятная, однако через пару недель тебе полегчает. Давайте встретимся и вместе поужинаем. Аманда будет рада тебя увидеть.

Я оторопела.

– Мне пора, – буркнула я и повесила трубку, чтобы не разрыдаться при Лесли.

Затем я позвонила Джинни, почему-то рассчитывая на поддержку и утешение. Шесть лет назад отец переехал в Атланту с новой женой, которая была младше его на двадцать лет, а три года назад мама умотала в Калифорнию с мужем – на двадцать лет ее старше. Словом, из родни поблизости жила только сестра. Увы, мы с ней были разные, как день и ночь. Разговор по душам в ее представлении сводился к тому, чтобы довести меня до слез и убедить, что я – полное ничтожество.

«Может, на этот раз она меня утешит, – подумала я. – Разве не для этого нужны сестры?»

– Посуди сама, Эмма, – начала Джинни, когда я объяснила ей свое положение. На заднем плане громко завопил их сынок Одиссей, и она картинно вздохнула. – Брету предстоит серьезный шаг в жизни. Нормально, что он волнуется. Твой жених всего лишь испугался.

– Джинни, ты вообще меня слышала? – медленно спросила я. – Он спал с моей лучшей подругой!

– Эмма, ты драматизируешь. – Сестра опять вздохнула. – Впрочем, как всегда. Роберт тоже струсил перед свадьбой, но мы сели и спокойно все обсудили. Иногда мужчин приходится уговаривать.

– Джинни, он…

– Эмма, когда ты перестанешь быть такой привередливой? – перебила меня сестра, самая большая привереда на свете. – Постарайся его вернуть. Господи, тебе ведь почти тридцать! Скоро ты никому не будешь нужна. Я, например, вышла замуж в двадцать три, помнишь?

– Еще бы, ты мне вечно напоминаешь!

Я с отвращением повесила трубку и позвонила единственной подруге из оставшихся – Поппи, с которой мы восемь лет назад вместе проходили летнюю практику. Она уже три года жила в Париже, где поначалу работала на «Colin-Mitterand», международное пиар-агентство, а в прошлом году ушла на вольные хлеба и открыла небольшую частную фирму. Недавно за услугами Поппи обратилась «KMG», парижская звукозаписывающая студия.

Я скрестила пальцы и набрала последнюю цифру ее номера. Если и Поппи меня не поддержит…

Что-что твоя подруга сделала?! Ну и сволочь! – с рубленым британским акцентом воскликнула Поппи, когда я все ей объяснила.

Я облегченно выдохнула и даже чуть-чуть улыбнулась.

– Ты не представляешь, как я рада это слышать.

– К черту такую подругу! – с жаром выпалила Поппи. – И остальных тоже! Как они посмели ее защищать?

Я воспрянула духом.

– Вот-вот.

– И если уж на то пошло, я всегда считала, что Брет тебя недостоин, – продолжала моя утешительница. – Избалованный маменькин сынок! Туда ему и дорога! Зато ты теперь сможешь больше работать.

– Не совсем, – промямлила я, вдохнула поглубже и закрыла глаза. – Меня уволили.

– Что? – вскричала Поппи. – Уволили?!

– Ну, точнее, сократили. Хотя по сути это одно и то же.

– Черт возьми! – Поппи на секунду умолкла. – Послушай, Эмма, у тебя все будет хорошо. Обещаю. Есть одна мысль… Давай я позвоню тебе завтра, хорошо?

Ее воодушевление придало мне сил, но в то же время я не хотела вешать трубку. В конце концов, Поппи была единственным нормальным и готовым помочь человеком в моей жизни.

Она перезвонила на следующий день, как и обещала.

– Эмма, я придумала, как решить все твои проблемы!

– Как? – Я высморкалась, вытерла слезы и закрыла упаковку мятного мороженного с шоколадной крошкой. Слава богу, никто не видел, что я поедаю четвертую пинту мороженного за день. Меня вдруг затошнило.

– Я поговорила с Вероник из «KMG» и спешу сообщить отличную новость! – продолжала Поппи, явно не догадываясь о моей тошноте. – Я тебе еще не рассказывала, но «KMG» поручили мне заняться британской и американской прессой в связи с выпуском первого альбома Гийома Риша на английском языке.

Гийом Риш был французской телезвездой и прославился на весь мир шашнями с американскими актрисами и годичным романом с английской супермоделью Дион Деври, который закончился громким скандалом, выплеснувшимся на страницы всех газет и журналов. На прошлой неделе в «Пипл» появилась статья об альбоме Риша на английском языке, но я и понятия не имела, что моя подруга имеет к нему отношение.

– Замечательно!

– Да, вот только его агент по печати и рекламе недавно уволилась, и раскруткой альбома я занимаюсь в одиночку, – быстро проговорила Поппи.

– Здорово! – воскликнула я, гордясь достижениями своей подруги. Похоже, дела у нее шли отменно – не то, что у меня.

– До большой пресс-конференции в Лондоне осталось всего пять недель! – Поппи перевела дух. – Я убедила Вероник, что с такими связями и опытом ты станешь мне отличной помощницей, и она согласилась выделить еще немного денег. Ну, Эмма, что скажешь? Не хотела бы приехать на месяц и помочь мне с выпуском альбома?

– Приехать в Париж? – переспросила я и выронила ложку, которая с громким стуком упала на пол.

– Ну да! – воскликнула Поппи. – Будет весело! Подработаешь немного, пока не найдешь постоянное место. И я помогу тебе забыть о Брете!

Предложение было заманчивое, но явно не слишком разумное.

– Я ведь совсем не знаю французского…

– Ерунда! Я буду тебе переводить. К тому же, альбом выходит на английском языке. Возьмешь на себя американских, британских, ирландских и австралийских журналистов. Для тебя это пара пустяков!

– Ну…

– Эмма, послушай, – деловито заговорила Поппи. – Ты потеряла жениха. Ты потеряла друзей и работу. Что ты потеряешь, если месяц поживешь в Париже?

Я задумалась. Ну, если рассуждать логически…

– Ты права, – тихо пробормотала я.

– И уж поверь, здесь ты моментально забудешь о Брете! – добавила Поппи.

К сожалению, мне и в голову не пришло расспросить ее о Гийоме Рише и поинтересоваться, почему его агент по рекламе уволилась незадолго до презентации альбома. Иначе, возможно, я бы никогда не села в тот самолет.

 

 

Глава II

 

Мы приземлились в аэропорту «Шарль де Голль» на час раньше положенного, и я решила, что это добрый знак. Когда самолет шел на посадку, я пыталась увидеть в иллюминатор Эйфелеву башню, собор Парижской Богоматери или извилистую Сену – хоть какую-нибудь достопримечательность, которая отметила бы мое прибытие. Увы, внизу расстилались геометрически ровные пастбища или густые тучи, закрывавшие весь вид. Это сбило меня с толку: Франция запомнилась мне не такой. Где же великолепные здания и живописные крыши?

В самолет я взяла с собой два путеводителя по Парижу от издательств «Fodors» и «Frommers», твердо решив за восемь часов полета прочитать их от корки до корки. Последний раз я была в Париже восемь лет назад: после окончания летней практики мы с Поппи решили устроить себе недельный отпуск. Увы, сидя между тучным бизнесменом и женщиной, которую то и дело тошнило (да я и сама немного боюсь летать), сосредоточиться на чтении я не смогла.

Вместо этого я думала о Брете.

Я скучала по нему и презирала себя за это.

Если уж я решила быть до конца честной с собой (а почему бы и нет, терять-то уже нечего), то приходилось признать, что сойтись с Бретом мы не могли.

Мы познакомились три года назад на вечеринке 80-x в клубе «Antigua», который находится в центре Орландо на Черч-стрит. Мы с Лесли и Моной кривлялись под «Vogue» Мадонны, когда я случайно поглядела на привлекательного брюнета, сидящего за барной стойкой. У него была обворожительная улыбка, и он смотрел прямо на меня. Песня закончилась, из динамиков зазвучала «Livinon a Prayer», и я пошла к бару.

– Привет! – крикнул Брет сквозь грохот, когда я будто невзначай уселась рядом с ним, чтобы заказать водку с тоником.

– Привет, – непринужденно ответила я. Мое сердце забилось, как сумасшедшее, стоило мне увидеть его дивные карие глаза. Точеное лицо Джона Бон Джови, певшего «Возьми меня за руку, у нас все получится», мелькало на всех экранах в зале.

– Можно тебя угостить?

Немного помедлив, я кивнула. Брет улыбнулся, и на его щеках появились ямочки.

– Меня зовут Брет.

– А я Эмма.

Он чинно пожал мою руку, не отрывая от меня взгляда.

– Ты очень красивая. – Брет сказал это искренне, не думая льстить, и я ему поверила.

Проболтав со мной полчаса и познакомившись с Лесли, Моной и Амандой, он пригласил меня в соседний бар «Lattitudes» на крыше. Там мы сидели под луной, потягивали водку с тоником (у нас был одинаковый любимый напиток), обсуждали фильмы (мы оба считали «Энни Холл» и «Руководство» шедеврами кинематографа), делились впечатлениями о концертах (как выяснилось, мы были на одном концерте «Sister Hazel» в «Доме блюза») и рассказывали друг другу, каким видим свое будущее. У нас было столько общего, и Брет так внимательно глядел мне в глаза, ласково улыбаясь, что мое сердце затрепетало. К концу вечера я влюбилась по уши. На следующий же день состоялось наше первое свидание, а через месяц Брет впервые назвал меня своей девушкой. Все шло чудесно, лучше не придумаешь.

В Брете я нашла все, о чем мечтала: он был привлекательный, успешный, забавный, добрый. Моя семья его обожала, а родители Брета в конце концов со мной смирились. Иными словами, мы идеально подходили друг другу – как арахисовое масло и джем. Но моя лучшая подруга тоже решила полакомиться сэндвичем.

 

 

Passeport, s'il vous plaît. – Суровый голос сотрудника таможни прервал мои мысли. За воспоминаниями о Брете я сама не заметила, как сошла с самолета и оказалась у стойки иммиграционного контроля, словно обломок кораблекрушения среди моря пассажиров.

– Ах да, конечно, – запинаясь, проговорила я и стала рыться в сумке. Нащупав два путеводителя, розовый «iPod», в который я закачала «Five for Fighting», «The Beatles» и Кортни Джей, а также ноутбук, купленный на прошлогодние премиальные, я наконец выхватила свой тисненый золотом американский паспорт в темно-синей обложке.

Voilà! – вскрикнула я, надеясь, что таможенник по достоинству оценит мои скромные познания во французском языке.

Увы, он только хмыкнул, раскрыл паспорт и внимательно его изучил. Волосы у меня стали короче, чем на фотографии – чуть выше плеч, и посветлели на пару тонов (к началу мая солнце во Флориде палит уже добрых два месяца). Загар был чуть темнее, а веснушки ярче. Ну и, разумеется, четыре недели поедания мятного мороженного с шоколадной крошкой не прошли для меня даром (эй, надо же было как-то успокаиваться?): я набрала фунтов десять, не меньше. Однако мой обычный встрепанный вид не изменился – стертая помада, потрескавшиеся губы и лохматые волосы, как будто я только что вылезла из аэродинамической трубы. Подозреваю, что после полета через океан я выглядела не лучше.

– Отдыхаете? – спросил таможенник с таким могучим французским прононсом, что я секунд десять пыталась понять смысл его слов.

Oui, – твердо ответила я и тут же вспомнила, что вообще-то приехала работать.

– Надолго к нам? – Он по-прежнему упорно говорил по-английски.

– На пять недель.

Этот срок вдруг показался мне невероятно долгим, и я едва переборола желание рвануть к выходу на посадку.

Француз пробормотал что-то невнятное, поставил печать в паспорт и отдал его мне.

– Проходите, – сказал он. – Добро пожаловать во Францию.

Так, вместе с очередной волной пассажиров я очутилась в стране, где не была уже много лет, чтобы начать новую жизнь, к которой еще не была готова.

 

 

– Эмма! Эмма! Сюда!

Я заметила Поппи, как только вышла из зала выдачи багажа, волоча за собой два гигантских бордовых чемодана.

– Привет! – воскликнула я, обрадовавшись даже сильнее, чем ожидала. Взвалив две сумки на плечо, я с трудом, будто в замедленной съемке, потащилась со всем скарбом к подруге. Та широко улыбалась и махала, как полоумная.

– Добро пожаловать! – сказала Поппи, нетерпеливо захлопав в ладоши и кинувшись меня обнимать. Ее темные волосы с рыжими прядями были убраны в хвост, и она явно переборщила с макияжем – впрочем, к такой Поппи я и привыкла. Выше меня на три дюйма, она была гордой обладательницей голливудской улыбки до ушей, румяных щек, огромных глаз цвета морской волны и фигуры, которую сама называла «аппетитной».

Сегодня Поппи надела яркую бордовую блузку, черную юбку, больше похожую на пояс, и темно-зеленые колготки. Несмотря на усталость, я улыбнулась в ответ на ее фирменную улыбку.

– Давай помогу, – предложила она.

Я с облегчением передала Поппи один чемодан на колесиках, и та покатила его к выходу, стремительно краснея.

– Эмма, что у тебя там?! – воскликнула она. – Труп?

– Ага. Запихнула туда Брета, чтобы незаметно переправить в Париж.

Поппи расхохоталась.

– Молодчина! Так этому засранцу и надо!

Я ответила печальной улыбкой: мне тоже хотелось разозлиться на Брета, но, по-видимому, вместе с работой и женихом я потеряла всякое самоуважение.

Когда мы с Поппи загрузились в блестящее черное такси и поехали к центру города, я начала приходить в норму, успокоенная чириканьем подруги. Рядом с близким человеком я чувствовала себя почти как дома, хотя вокруг все было чужое и незнакомое. По дорогам ездили не «форды», «хонды» и «тойоты», а стильные маленькие автомобильчики: компактные «пежо» и приземистые «рено». Шоссе пролегало через окраины города, который запомнился мне совсем другим.

Вместо старых причудливых домов, крыш с дымоходами и цветочных горшков на окнах вдоль дороги стояли заводы и безликие многоэтажки с крошечными балконами. Тут и там на веревках сушились пестрые футболки и джинсы, из окон торчали домашние антенны. Да уж, не так я представляла себе Францию.

– Мы еще не в городе, – шепнула Поппи, видимо, заметив мою озабоченность.

– А, понятно. – Я немного успокоилась.

Когда наш таксист, что-то бормоча себе под нос, на скорости света повернул с шоссе, индустриальный пейзаж восточных окраин уступил городским красотам, и я впервые заметила вдалеке готические башни собора Парижской Богоматери.

Только тогда до меня дошло – по-настоящему дошло, – что я в Париже, а моя прежняя жизнь осталась за океаном.

– Красота какая! – задохнулась я.

Поппи с улыбкой сжала мою ладонь.

Через несколько минут перед нами открылась настоящая парижская панорама, и у меня захватило дух: в вечерних сумерках на фоне сочного розового заката возник мягкий силуэт Эйфелевой башни. Бешено застучало сердце – мы ехали мимо пешеходов и дорожных знаков по улицам, дышащим историей и традициями.

Когда мы перебирались через Сену, я увидела огромный Лувр, величественную Косьержери и роскошный Отель-де-Виль. Заходящее солнце таяло в реке, и вода мерцала изнутри нежным пастельным светом. Ничего красивее в своей жизни я еще не видела.

– Добро пожаловать в Париж, – тихо произнесла Поппи.

У меня уже появилось чувство, что я приехала домой.

 

 

– И какой он, этот Гийом Риш? – спросила я, бросив сумки во второй комнате небольшой квартирки, где мне предстояло прожить несколько недель. Поппи слегка ввела меня в заблуждение, назвав свое жилище «просторной двухкомнатной квартирой». На самом деле она была площадью не больше пятисот квадратных футов, а в моей комнате можно было раскинуть руки и коснуться обеих стен. Единственное преимущество этой квартиры – и огромное преимущество, надо сказать, – заключалось в том, что Эйфелева башня была всего в двух кварталах от нас: изящная конструкция из железа возвышалась над соседними домами. Всякий раз, когда я смотрела в окно гостиной, у меня перехватывало дыхание.

– А, Гийом… У него очень красивый голос, – уклончиво ответила Поппи. – Хочешь café au lait*?

––––––сноска––––––

* Кофе с молоком (фр.)

––––––сноска––––––

– Еще как! – улыбнулась я.

Поппи ушла на свою крошечную загроможденную кухню и начала возиться с ярко-красной кофеваркой, которая шипела и плевалась, когда Поппи нажимала на ручку.

– А он талантлив? Гийом Риш? – упорствовала я. – Никогда не слышала, как он поет.

– О да, очень даже! Посыпать сверху корицей или украсить взбитыми сливками?

У меня закралось подозрение, что Поппи нарочно уходит от ответа.

– Так здорово, что ты с ним работаешь! Он сейчас жутко знаменит, – предприняла я третью попытку. – Ходят слухи, что он встречается с Дженнифер Энистон.

– Это всего лишь слухи! – выпалила Поппи.

– Откуда тебе знать?

Она хитро на меня покосилась.

– Потому что я сама их пустила! Моя задача – поднять шумиху.

Я изумленно уставилась на подругу.

– А сплетни о том, что он хочет усыновить ребенка из Эфиопии, как Бред Питт и Анджелина Джоли?

Поппи скромно улыбнулась.

– Тоже моих рук дело.

– Но ведь именно из-за этого Риша стали называть «святым Гийомом»! – воскликнула я. – Неужели в этом нет даже доли правды?

– Ни капельки. – Поппи мне подмигнула.

Когда мы устроились на диване с чашками кофе, я вновь подняла тему:

– Ну, хорошо, что ты можешь о нем рассказать? Он и в жизни само совершенство, как пишут в журналах? Или это тоже ты выдумала? – Диван был бугристый, а на потолке я заметила разводы, но желтые маргаритки за окном и причудливая крыша напротив придавали квартирке особый шик. Я отхлебнула кофе.

– Ну… – Поппи словно лишилась дара речи, что было совсем на нее не похоже. – Да, он чудесный. Будешь круассаны? Я купила их утром в булочной на углу.

– С удовольствием! – ответила я, вдруг жутко проголодавшись.

Поппи вскочила с дивана и исчезла на кухне, откуда вскоре донесся шорох бумаги.

Я подошла к книжной полке, на которой громоздилось штук сорок изданий из серии «помоги себе сам» с названиями: «Как обольстить любого», «Сорок мужчин – сорок свиданий», «Мужчины любят стерв», «После использования – выбросить». Я покачала головой и улыбнулась. Поппи всегда была чересчур увлекающейся натурой, но я понятия не имела, что ее очередная мания – популярная психология.

– Ничего себе коллекция! – сказала я, когда Поппи вернулась с двумя невероятно аппетитными и мягкими круассанами.

Она взглянула на книжную полку и гордо улыбнулась.

– Это точно. Они изменили мою жизнь, Эмма.

Я озадаченно приподняла брови.

– Изменили твою жизнь?

– Еще как! – с жаром ответила Поппи, сверкнув глазами. Она взяла меня за руку, и мы снова уселись на диван. – После Даррена… ну, скажем, я немного спятила.

Я понимающе кивнула. Даррен был, в сущности, ее Бретом. Они встречались три года; когда он ее бросил, Поппи на два месяца закрылась дома и ни с кем не разговаривала. Тогда я не очень хорошо понимала ее чувства, но теперь… теперь два месяца взаперти не казались мне такой уж суровой мерой.

– Эти книги здорово мне помогли! – Поппи вскочила и принесла мне зачитанную книжицу в бледно-зеленой обложке. Я изумленно заморгала, пытаясь осмыслить название.

– «Вуду для влюбленных»?! – воскликнула я, глядя на обложку с изображением куклы, у которой из паха торчала дюжина булавок.

– Да! – просияла Поппи. – Было так весело! Каждый вечер перед сном я втыкала иголку в куклу Даррена. Мне становилось гораздо легче!

– У тебя была кукла Даррена?!

– О да! И до сих пор есть! – Поппи ушла в свою комнату и вынесла небольшую куколку размером с ладонь, одетой в джинсы и зеленую рубашку. У куклы были веснушки и густая копна желтых волос. – Когда я вспоминаю о Даррене, то втыкаю булавку в какое-нибудь болезненное место.

– Правда, что ли? – недоверчиво спросила я.

Поппи весело схватила булавку из кружки на столе и воткнула ее в живот кукле.

– Вот так, видишь? Спорим, у него сейчас прихватило живот? – Поппи была очень довольна собой, показывая мне куклу. – В общем, я подумала, что и остальные книжки из этой серии мне помогут. Теперь я совершенно другой человек.

– О... это… любопытно.

– Нет, это чудесно, Эмма! – восторженно лепетала Поппи. Она отложила куклу Даррена и достала еще один томик. – Например, в книге «Как встречаться по-мужски» доктор Рэнделл Фишингтон объясняет, что бросать парней нужно до того, как они бросят тебя. Супер! А в «Секретах обольщения» авторы говорят, как привлечь мужчину, делая вид, будто он тебе неинтересен. Я сперва подумала, чушь собачья, но это все работает!

– Неужели?

– Эмма, я открыла секрет успеха в личных отношениях. – Поппи эффектно замолчала. – Чем хуже ты обращаешься с этими засранцами, тем больше интереса они к тебе проявляют! Если отшивать их, они удивляются, что в тебе такого особенного, и сразу теряют голову! А самое лучшее, Эмма, заключается в том, что ты сама их бросаешь, прежде чем они бросают тебя. Никаких страданий и боли!

– Ну, вроде заманчиво… – неуверенно протянула я.

– Послушай, Эмма, – Поппи опустилась передо мной на колени, – за этот месяц я изменю твою жизнь. Я научу тебя всему, что узнала сама. Ты и думать забудешь о Брете.

 

 

Глава III

 

После душа я выпила вторую чашку кофе, и мы с Поппи отправились ужинать в один из ее любимых ресторанчиков.

Я и забыла, каким ослепительным бывает Париж. После того, как моя жизнь остановилась, и все, во что я верила, рухнуло, мне было необходимо какое-то волшебство. Возможно, именно поэтому я целую минуту простояла с открытым ртом, не в силах пошевелиться, когда мы вышли из метро на станции Сен-Мишель.

– Как красиво… – изумленно выдохнула я.

Поппи обняла меня за плечо и улыбнулась.

– Да, это самое красивое место на свете.

Наступил вечер, и мы стояли в тени собора Парижской Богоматери, одного из самых великолепных зданий города. В темноте собор горел неземным светом; обе готические башни были подсвечены откуда-то снизу, и складывалось впечатление, что они сияют изнутри. Огромный круглый витраж между ними лучился приглушенным голубым и розовым. Казалось, собор стоит здесь вечно; сзади его поддерживали опоры, похожие на ноги, а тонкий шпиль вздымался высоко в небо. Свет падал на реку и на тротуар, купая окрестности в бледном сиянии. Я словно попала в дивный сон.

– Ух ты…

– «Ух ты» – слабо сказано! – радостно заявила Поппи. – Ты еще не знаешь, где мы будем ужинать!

Она повела меня вниз по набережной к ресторану на левом берегу, прямо напротив Собора. Желто-зеленая неоновая вывеска гласила: «Café le Petit Pont», а крытая терраса выходила на небольшой участок реки и собор Парижской Богоматери за ней.

– Обожаю это местечко, – сказала Поппи, пока мы стояли у входа, дожидаясь свободного столика. – Вид отсюда чудесный, не устаю им любоваться.

И действительно, за ужином я то и дело щипала себя за руку, не в силах поверить, что сижу в парижском кафе, непринужденно попиваю божоле и угощаюсь самым вкусным coq au vin* на свете, глядя на знаменитый Нотр-Дам. Какой-то месяц назад я ужинала с Бретом во дворике нашего дома и думала, что получила все, о чем только можно мечтать!.. Мир, в котором я жила прежде, вдруг показался мне невероятно маленьким.

––––––сноска––––––

* Классическое французское блюдо – курица, приготовленная в вине (фр.)

––––––сноска––––––

Выпив за мою новую жизнь в Париже, мы заказали эспрессо и яблочную запеканку, после чего, хихикая, стали вспоминать события восьмилетней давности и другие, которые произошли позже. Мы с Поппи часто созванивались, но многого друг о друге не знали – особенно я, как ни стыдно признавать.

– Когда я начала встречаться с Бретом, все остальное как-то потеряло смысл, – пробормотала я, не глядя на Поппи. – Извини.

– Теперь это в прошлом, – ответила подруга, стиснув мою ладонь. – И Брет тоже. Скатертью ему дорожка.

Я попыталась улыбнуться, но губы меня не очень-то слушались. Я глубоко вздохнула.

– Ну, рассказывай про Гийома, – сменила я тему, надеясь, что теперь Поппи будет поразговорчивей. В конце концов, я давно не работала с настоящими знаменитостями. Когда «Boy Bandz» раскрутились, я уже знала их как прыщавых избалованных мальчишек, обуреваемых гормонами, и это здорово подпортило мне впечатления. Я мечтала поработать с певцом, которого «Пипл» назвал чуть ли не самым сексуальным мужчиной на планете, и в котором шестьдесят семь процентов читательниц «Гламура» увидели Прекрасного Принца.

– А, ну да, – кивнула Поппи и отвела взгляд. – Мы все от него в восторге; он поет на английском и французском, а его музыка – восхитительная смесь «Coldplay» и Джека Джонсона, со щепоткой Джона Мэйера и «The Beatles». Вдобавок все это приправлено аппетитным французским акцентом.

– Пальчики оближешь! – Как раз о таком проекте я и мечтала, раскручивая пресные мальчиковые группы. – Он просто сокровище.

– Ну, так мы его подаем, – сказала Поппи, наконец-то улыбнувшись и посмотрев мне в глаза. – «KMG» видит в нем сексапильную восходящую звезду, которая взорвет британский и американский рынки. Начальство решило активно продвигать его за рубежом, отсюда все эти сплетни про Дион Деври, ну и слух о романе с Дженнифер Энистон здорово нам помог. Короче, проект – само совершенство. Мы с тобой займемся его раскруткой в англоязычных странах, а через месяц устроим в Лондоне большую презентацию. Ради этого я уже два месяца пашу, как лошадь.

– Потрясающе!

– Вот-вот, – кивнула Поппи. – Дело верное, не сомневайся. Гийомом уже вовсю интересуется американская пресса. В этом году «KMG» надеется сделать из него новую суперзвезду, и начинать надо с Англии и Штатов. Все зависит от нас с тобой.

– Что, правда? – заморгав, спросила я. Ответственность огромная!

– Да не волнуйся! – поспешно добавила Поппи. – Все уже на мази: Гийома любят, потому что здесь он телезвезда, ну и потому что у него репутация чуть ли не самого завидного холостяка Европы. Недавно мы проводили опрос среди англичанок и американок: девяносто два процента опрошенных назвали его самым сексапильным французом!

– А остальные восемь процентов?

– Кто-то назвал Оливера Мартинеса, кто-то Жерара Депардье, а одна дама, явно со сдвигом, все твердила про Наполеона.

Я рассмеялась.

– К тому же газетчики считают Гийома святым, – добавила Поппи. – Помимо сплетен об усыновлении эфиопского мальчика, нашими стараниями Гийом ударился в благотворительность, и СМИ уже клюнули. Только за последний месяц о нем трижды написали в журнале «ОК», а в «Хэллоу» он вошел в список самых желанных холостяков – разумеется, когда расстался с Дион Деври. Короче, святой Гийом пришелся людям по вкусу.

– А почему он не запишет альбом на французском? – спросила я.

Поппи пожала плечами.

– Французы очень любят английскую музыку, так что мы сможем раскручивать его здесь, в Англии и в Штатах одновременно – убьем разом двух зайцев. Точнее, много зайцев: мировой музыкальный вкус определяют американцы и англичане. Кроме того, Гийом прекрасно говорит по-английски и сможет без проблем давать интервью. Насколько мне известно, его отец несколько лет жил в Америке.

– По твоим словам, Гийом действительно само совершенство. Я даже не знаю, как отблагодарить тебя за такую работу.

– Не нужно меня благодарить, – сказала Поппи, вновь отворачиваясь. – Мне просто позарез нужна помощница.

Мы лакомились яблочной запеканкой, когда снаружи заиграло джазовое трио. Все запахи, звуки и ощущения были мне внове, и я практически забыла, что где-то за тысячу миль от Парижа есть Брет.

 

 

В ту ночь я уснула почти сразу – из-за разницы во времени. Когда в полдевятого утра меня ласково разбудила Поппи, я несколько минут не могла сообразить, где нахожусь.

– Вставай, соня! – тихо сказала она, улыбаясь, пока я растерянно моргала. – Уже понедельник, пора на работу.

Я застонала.

– В такую рань! – Организм уверял меня, что на часах еще только полтретьего ночи.

– Пора привыкать к французскому времени.

Я сползла с кровати, бормоча слова, которые Поппи благодушно пропустила мимо ушей. Когда через сорок минут я пришла на кухню, одетая и накрашенная, на столе меня поджидали яблочный пирог и большая кружка капучино.

– Ешь скорей, – сказала Поппи, пододвинув мне выпечку. – Пока ты была в душе, я заскочила в булочную на углу. Впереди трудный день, нам понадобится много сил.

– Спасибо! – Я откусила пирог и от восторга вытаращила глаза. – Объедение!

– Ага, только поосторожнее с ним, не то за месяц наберешь десять фунтов, – предупредила Поппи, робко улыбнувшись и погладив себя по животу. – Да-да, я не понаслышке знаю!

Я рассмеялась.

– Эмма… ты не обидишься, если я предложу тебе одеться чуточку иначе?

– Э-э… нет, – растерянно проговорила я и осмотрела свою одежду – темно-серый костюм со строгой розовой рубашкой. Чем Поппи не угодил мой внешний вид?

– Костюм у тебя… – она покачала головой, – …слишком деловой. В Париже любят наряжаться, но здешние женщины делают это очень тонко и со вкусом.

– А-а… – протянула я, вдруг почувствовав себя дурой. В этом костюме я всегда казалась себе сильной и успешной. Разве я выгляжу неженственно? Юбка-карандаш должна подчеркивать мои бедра. – И как мне одеться?

– Посиди-ка тут, – улыбнулась Поппи.

Через десять минут она переодела меня в узкие черные брюки, которые я еще не успела распаковать, и бледно-розовую блузку с кружевным воротничком – ее Поппи достала из собственного гардероба. Еще она одолжила мне черный черепаховый обруч: им я убрала назад непокорные светлые волосы.

– Вуаля! – Поппи отступила, чтобы полюбоваться делом своих рук. – Сейчас нанесем тени на тон светлее, губы и щеки подрумяним – будешь вылитая француженка!

Для завершения образа Поппи мастерски повязала мне на шею тонкий шарфик. Должна признать, перемены в облике приятно меня удивили.

– Я действительно похожа на француженку…

– Чудесно выглядишь! – Поппи засияла от гордости. – Ну, идем?

 

 

Наша контора размещалась в старом доме, стоявшем позади музея Орсе; по словам Поппи, этот музей с работами импрессионистов понравится мне куда больше, чем необъятный Лувр. Даже снаружи он выглядел потрясающе. С удовольствием взяв на себя роль гида, Поппи рассказала, что до Второй Мировой здесь был железнодорожный вокзал. Я почти воочию увидела, как толпы парижан высыпают из этого длинного, богато украшенного здания, протянувшегося на несколько кварталов вдоль Сены. Двое огромных стеклянных часов показывали время, отбрасывая блики на тротуар.

– Вот мы и пришли, – сказала Поппи у входа в старое офисное здание за музеем.

Узкий коридор привел нас к широкой двери, покрытой сусальным золотом. Поппи открыла ее ключом, и мы шагнули внутрь.

– О! – удивилась я, когда включился свет. Я-то думала, что у пиар-агентства такой знаменитости, как Гийом Риш, контора будет покрупнее. В кабинете едва уместились два больших письменных стола, один из которых явно принадлежал Поппи: он был завален бумагами, фотографиями и книжками по практической психологии.

Второй стол был немного меньше, и возле него ютился не плюшевый вращающийся стул, а обычный, с твердой спинкой. Рядом на стене висела черно-белая фотография Эйфелевой башни, а на пустом столе одиноко маячил монитор.

– В выходные прогуляемся по магазинам и украсим твое рабочее место, – предложила Поппи, когда я села. Она пихнула меня в бок и добавила: – Все равно тебе надо обновить гардероб!

Я улыбнулась и закатила глаза. Очевидно, подруга решила, что мои прежние наряды никуда не годятся.

– Раньше у меня была напарница, – тихо сказала Поппи, поглядев на пустой стол и отвернувшись, – но она уволилась.

– Из-за чего? – спросила я, не понимая, как можно было отказаться от работы с Гийомом Ришем.

– Потом расскажу. Да и не важно. Теперь мы с тобой вместе, Эмма. Я уже говорила, что пропадаю без помощницы?

 

 

Первые три дня все шло гладко. Вероник, наша заказчица из «KMG», уехала из города по делам, поэтому наше знакомство с ней состоялось бы только на следующей неделе. Не встретила я и Гийома, хотя несколько часов подряд пускала слюнки на его точеную фигуру и обворожительную мордашку, листая фотографии. Сам же он, по словам Поппи, заперся в каком-то парижском отеле и писал музыку.

– До презентации ты непременно с ним познакомишься, – заверила меня Поппи. – Просто «KMG» просят его не беспокоить, пока он творит.

Я прочитала несколько буклетов о «KMG», подписала стопку бумаг по трудоустройству (чтобы не было заминок с французскими законами, меня наняло американское подразделение «KMG») и помогла Поппи написать пресс-релиз о новом альбоме Гийома, «Риш», который мы (несколько сентиментально) обозвали «лиричной одой Парижу и любви».

Поппи также посвятила меня в планы студии касательно лондонской презентации, за которую отвечали исключительно мы с ней. Мероприятие намечалось грандиозное: сто с лишним журналистов слетятся в Лондон из Америки, Великобритании, Ирландии, Австралии и Южной Африки, включая несколько англоязычных репортеров высокого класса из Европы. В пятизвездочной гостинице «Royal Kensington» мы с Поппи устроим двухдневный медийный банкет, состоящий из торжественного приема, концерта и пятиминутных интервью для каждого журналиста – так произойдет официальный релиз дебютного альбома Гийома Риша на английском языке.

Первый сингл должен был прозвучать на радио уже через неделю, так что к моменту презентации вокруг нашей звезды поднялось бы достаточно шума.

– Этот мальчик – просто золото, – однажды сказала Поппи, когда мы с ней просматривали фотографии, пытаясь выбрать две для обложки буклета. – В него влюблены миллионы женщин!

На самом деле, к тому времени я тоже влюбилась в Гийома. Судя по фотографиям из «Пипл», «Хэллоу» и «Мод», у него были густые темные волосы, темно-зеленые глаза, широкие плечи и идеально ровные черты лица, какие бывают разве что у статуй Микеланджело, а не у нормальных живых людей. Женщины всего мира сходили с ума по Гийому, и его разрыв с Дион Деври только их раздразнил. Но действительно ли его музыка была так хороша, как твердила мне Поппи?

В четверг я получила ответ на свой вопрос. Когда мы уже собирались домой, нам доставили свеженький диск с первым синглом Гийома – песней «Город света». Мы нетерпеливо вставили его в проигрыватель. Поппи еще не слышала окончательной версии сингла, зато побывала на сессиях звукозаписи, поэтому и была в таком восторге от музыки Гийома.

А я слышала ее впервые.

Песня, которую Гийом написал сам, была чарующе прекрасна. Поппи оказалась права: музыка напоминала одновременно «Coldplay» и Джека Джонсона, возможно, с толикой Джеймса Бланта, но при этом Гийому удалось найти собственное звучание.

– Господи! – изумленно воскликнула я, когда песня закончилась. – Да у нас в руках настоящая звезда!

Никогда прежде я не испытывала таких сильных чувств. Мне вдруг стало ясно, почему «KMG» готовы вложить в Гийома столько сил и денег. Его голос был незабываем, слова песни – восхитительны, а мелодия такая чарующая, что у меня мурашки пошли по коже. То был совершенно новый звук, странно знакомый и одновременно ни на что не похожий.

 

 

Вечером мы отправились в бар в пятом округе, который назывался «Long Hop». По словам Поппи, это заведение пользовалось особой популярностью среди англичан и американцев.

– Да и французов тут хоть отбавляй, – добавила она с улыбкой, когда мы вошли в переднюю, увешанную родными флагами. – Это классика: они думают, что мы верим их сладким речам. Но не дай им себя одурачить, Эмма. Французы – такие же козлы, как и все остальные.

Я строго посмотрела на подругу и не стала лишний раз напоминать ей, что пришла сюда не за парнями, будь то французы или американцы. Поппи и сама знала, что я еще не вышла из режима «хандры по Брету».

В «Long Hop» было темно и накурено. За деревянной барной стойкой висела исписанная мелом доска с названиями фирменных коктейлей, в дальнем конце зала стоял бильярдный стол, а узкая лестница вела наверх, в еще один небольшой зальчик. Бар был под завязку набит двадцатилетними мальчишками. На темных стенах красовались старые рекламные плакаты и вывески, а блондинистые студентки из Америки в джинсах и туфлях на каблуках отчаянно пытались выглядеть «пофранцузистее», кокетливо теребя шейные платки. Французы, к моему удивлению, старались походить на американцев, все в джинсах, кроссовках и майках «Nike» или «Adidas». Из колонок неслась громкая музыка, в основном английская. Половина телевизоров в зале были настроены на футбольный матч, по остальным крутили нарезку из клипов и концертных записей. «Hotel California» легко и непринужденно сменилась «London Bridges» Ферджи, потом заиграла «Material girl» Мадонны.

– Поищем, где сесть! – крикнула Поппи сквозь грохочущую музыку. – Здесь полно классных парней!

Я спрятала удивленную улыбку и пошла следом. Поппи бесстыдно окидывала всех встречных уверенным сексуальным взглядом – неужели и я буду снова смотреть на мужчин вот так? Впрочем, я и не помнила, как смотрела на них раньше. Странно: я совсем забыла, как отрывалась на вечеринках до Брета.

– В «Умных женщинах, тупых мужчинах» говорится, что надо излучать уверенность, если хочешь привлечь уверенного самца, – шепнула мне Поппи.

Я потрясла головой и вновь попыталась спрятать улыбку.

Мы присели на перилах возле танцпола, и Поппи сразу ушла за напитками. Пофлиртовав минут пять с высоким блондинистым барменом, она вернулась, неся шипучий «джин физ» для себя и бразильскую «кайпиринью» с лаймом и тростниковым сахаром для меня.

– За твой приезд в Париж! – весело объявила Поппи, подняв стакан. – И за то, что скоро ты научишься целоваться по-французски!

Я растерянно чокнулась с подругой.

– В каком смысле? – спросила я, когда мы сделали по глотку. – Да, у нас с Бретом ничего не вышло, но вовсе не потому, что я не умею целоваться!

Поппи расхохоталась.

– Нет, нет! Речь не о французских поцелуях! Я научу тебя целовать французов!

Я по-прежнему ничего не понимала, но у меня появилось дурное предчувствие.

– То есть?

– Ну, – загадочно проговорила Поппи, наклоняясь поближе, – я пришла к выводу, что лучший способ забыть о бывшем – обольстить как можно больше французов и бросить их до того, как они бросят тебя!

– Ты что, хочешь, чтобы я встретилась с кучей местных парней?! – вопросила я и недоверчиво покосилась на ее стакан. Что ей подмешали в «джин физ»?

– Именно!

– А потом всех бросила?

– В точку!

– И по-твоему, мне от этого полегчает?

Voilà!

Я перевела дух. Видно, подруга совсем меня не понимала.

– Поппи, – терпеливо начала я, – может быть, ты забыла, что меня недавно бросил человек, с которым я встречалась три года и была помолвлена? Я приехала в Париж на шесть недель и не хочу обзаводиться здесь новым парнем!

– А кто говорил о парне? – Поппи наморщила нос, словно услышала неприятное слово, и внимательно оглядела высокого брюнета в полосатой рубашке и дизайнерских джинсах, который прошел мимо, даже не взглянув на нас.

– Вроде бы ты, – растерянно ответила я, пытаясь не обращать внимания на очень привлекательного брюнетика. И на блондина с бокалом «Гинесса». И на чернокожего красавца с отличной фигурой, который играл на бильярде, поглядывал в мою сторону и улыбался.

– От парней хлопот не оберешься, – пожав плечами, сказала Поппи. – Кому они нужны? Я всего лишь советую тебе пойти на свидание и вволю покуражиться, Эмма.

Вряд ли кто-нибудь из этого бара захотел бы со мной куражиться – да и вообще иметь со мной дело. Я закатила глаза.

– Одри Тоту из меня никакая.

Да уж, с такими жидкими светлыми волосами, голубыми глазами в сетке морщинок и не самым гибким телом я была полной противоположностью озорной волоокой брюнетки.

– Вот еще! – отмахнулась Поппи. – Ты великолепна. К тому же, у тебя есть большое преимущество – ты американка. Здесь все в восторге от американок. И знаешь, эти французы тоже ничего!

– Неужели? – Я украдкой взглянула на красавчика в темно-сером костюме, который курил сигарету и пялился на Поппи – точнее, на ее откровенное декольте.

– Ты уж мне поверь. Наши идиоты рядом не стояли. Французы знают, как обращаться с женщинами. Они водят нас по ресторанам, поят вином, не заморачиваются из-за всяких пустяков. Романтика – их второй язык, Эмма. Если хочешь снова быть на коне, эти парни – то, что надо.

– Да не хочу я снова быть на коне! – упрямо возразила я.

– Не пори ерунду. Ты еще сама не поняла, чего хочешь. И Париж поможет тебе это понять.