NARN I CH?N H?RIN
The Tale of the Children of Hurin
BY J.R.R. Tolkien
Edited by Christopher Tolkien
Перевод Светланы Лихачевой
Дж. Р. Р. Толкин
НАРН И ХИН ХУРИН
Повесть о детях Хурина
От переводчика
Предваряя непосредственно текст, скажем несколько слов о переводческой концепции передачи имен и названий. Транслитерация имен собственных, заимствованных из эльфийских языков, последовательно осуществляется в соответствии с правилами чтения, сформулированными Дж.Р.Р. Толкином в приложении Е к "Властелину Колец" и перенесенными на русскую орфографию. Оговорим лишь несколько наименее самоочевидных и вызывающих наибольшие споры подробностей. Так, в частности:
<L> смягчается между [е], [i] и согласным, а также после [e], [i] на конце слова. Отсюда - Бретиль (Brethil), Мелькор (Melkor), но Улмо (Ulmo).
<TH> обозначает глухой звук [?], <DH> обозначает звонкий [?]. Эти фонемы не находят достаточно точных соответствий в русском языке и издавна следуют единой орфографической замене через "т" и "д". Мы передаем графическое th, dh через "т" и "д" соответственно. Например - Тингол (Thingol), Маэдрос (Maedhros).
<PH> в середине некоторых слов обозначает [ff] (возникшее из [pp]): Эффель Брандир (Ephel Brandir).
<Е> обозначает звук, по описанию Толкина примерно соответствующий тому же, что в английском слове were, то есть не имеющий абсолютно точного соответствия в русском языке. Попытки использовать букву "э" всюду, где в оригинале имеется звук [е] после твердого согласного, то есть практически везде, представляются неправомерными. Звук [э] русского языка, при том, что он, строго говоря, и не соответствует стопроцентно исходному, будучи передаваем через букву "э", создает комичный эффект имитации "восточного" акцента. Та же самая цель (отсутствие смягчения предшествующего согласного) легко достигается методами, для русского языка куда более гармоничными: в словах, воспринимающихся как заимствования, согласный естественным образом не смягчается и перед "е" (так, в слове "эссе" предпоследний согласный звук однозначно твердый).
В системе транслитерации, принятой для данного издания, в именах и названиях, заимствованных из эльфийских языков, буква "э" используется:
- на конце имен собственных, заимствованных из эльфийских языков (тем самым позволяя отличить эльфийские имена от древнеанглийских): Финвэ (Finwё) (но Эльфвине (Aelfwine)).
- в начале слова и в дифтонгах (во избежание возникновения звука [j]): Галадриэль (Galadriel), Эол (E?l).
- на стыке двух корней: например, Арэдель (Aredhel), Аданэдель (Adanedhel).
В большинстве же случаев для передачи пресловутого гласного звука используется буква "е": например, Берен (Beren), Белерианд (Beleriand), Нуменор (N?menor).
Буква <Y> в словах, заимствованных из синдарского и номского языков, обозначает звук, в русском языке передающийся буквой "ю": например, Эхад и Седрюн (Echad i Sedryn).
В Указателе после каждого слова в скобках дается написание латиницей (как в оригинале), для упрощения соотнесения ономастики оригинала и перевода.
Цитаты из "Биографии" Х. Карпентера и "Писем" Дж.Р.Р. Толкина приводятся по русскоязычным изданиям:
Карпентер Х. Джон Р. Р. Толкин. Биография / Пер. А. Хромовой. М: ЭКСМО-ПРЕСС, 2002.
Толкин Дж.Р.Р. Письма / Под ред. Х. Карпентера при содействии К. Толкина; пер. С. Лихачевой. М.: ЭКСМО, 2004.
В случае внутритекстовых ссылок на тома серии "История Средиземья" (The History of Middle-earth, далее - HOME), на "Неоконченные предания" (Unfinished Tales of N?menor and Middle-earth) и на "Сильмариллион" (The Silmarillion), номера страниц по умолчанию соответствуют англоязычным изданиям.
ПРЕДИСЛОВИЕ.
Многим читателям "Властелина Колец" легенды Древних Дней (опубликованные ранее в разных формах в составе "Сильмариллиона", "Утраченных преданий" и "Истории Средиземья") известны разве что понаслышке - как нечто странное и невразумительное по стилю и манере изложения. Вот почему мне давно хотелось представить полную версию легенды о детях Хурина как самостоятельное произведение, отдельным изданием, сведя к минимуму объем авторских комментариев, а главное - в виде связного, непрерывного повествования, без лакун и сбоев, - если такое возможно без искажения или дописывания, ведь отдельные фрагменты так и остались неоконченными.
Мне подумалось, что если преподнести в таком виде рассказ о судьбе Турина и Ниэнор, детей Хурина и Морвен, тем самым словно распахнется окно и взгляду предстанут декорации и сюжет, помещенные в неизведанное Средиземье - живые, яркие, непосредственные, однако же задуманные как наследие далеких веков: затонувшие западные земли за Синими горами, где в пору юности бродил Древобрад, жизнь Турина Турамбара в Дор-ломине, Дориате, Нарготронде и Бретильском лесу.
Эта книга адресована в первую очередь тем читателям, которые, возможно, помнят, что пронзить шкуру Шелоб "не хватило бы сил человеческих, даже если бы сталь выковали эльф или гном, а сжимала клинок рука Берена либо Турина"1, или что в Ривенделле Эльронд, обращаясь к Фродо, назвал Турина "одним из могучих друзей эльфов далекого прошлого"2; однако ничего больше о Турине не знают.
1 ВК, IV.10. (здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, примечания переводчика).
2 ВК, II.2
Мой отец еще в юности, в годы Первой мировой войны и задолго до того, как возникли первые наброски историй, впоследствии составивших повествование "Хоббита" и "Властелина Колец", начал создавать сборник легенд под названием "Книга утраченных сказаний". Это было его первое художественное произведение - произведение весьма объемное, ведь даже оставшись незавершенным, оно включает в себя четырнадцать законченных преданий. Именно в "Книге утраченных сказаний" появляются Боги, или Валар, эльфы и люди как Дети Илуватара (Создателя), Мелькор-Моргот, великий Враг, балроги и орки, а также земли, в которых развивается действие - Валинор, "земля Богов" за западным океаном, и "Великие земли" (расположенные между морями востока и запада и впоследствии названные Средиземьем).
Три легенды в книге оказались значительно длиннее и полнее других, и во всех трех речь идет как о людях, так и об эльфах. Это "Сказание о Тинувиэли" (записанное отцом в 1917 году; в сжатом виде оно приводится во "Властелине Колец": на Заветери Арагорн рассказывает хоббитам историю Берена и Лутиэн); "Турамбар и Фоалокэ" (о Турине Турамбаре и Драконе; это сказание, несомненно, было создано уже к 1919 году, если не раньше) и "Падение Гондолина" (1916-1917 гг.). В часто цитируемом фрагменте длинного письма, написанного отцом в 1951 году, за три года до публикации "Властелина Колец" и объясняющего, что представляет собою его роман, отец рассказывает о своем исходном замысле: "…Некогда (с тех пор самонадеянности у меня поубавилось) я задумал создать цикл более-менее связанных между собою легенд - от преданий глобального, космогонического масштаба до романтической волшебной сказки; так, чтобы более значительные основывались на меньших в соприкосновении своем с землей, а меньшие обретали великолепие на столь обширном фоне… Одни легенды я бы представил полностью, но многие наметил бы только схематически, как часть общего замысла".
Отсюда явствует, что отец с самого начала именно так представлял себе будущий "Сильмариллион": часть "Сказаний" предстояло изложить гораздо более полно. Действительно, в том же письме от 1951 года отец однозначно ссылается на три вышеупомянутые легенды как на самые пространные в "Книге утраченных сказаний". Здесь же он называет повесть о Берене и Лутиэн "главным из преданий "Сильмариллиона"" и говорит о ней: "…История как таковая (мне она представляется прекрасной и впечатляющей) является героико-волшебным эпосом, что сам по себе требует лишь очень обобщенного и поверхностного знания предыстории. Но одновременно она - одно из основных звеньев цикла, и, вырванная из контекста, часть значимости утрачивает". "В цикл входят и другие предания, почти столь же полно разработанные, - пишет отец дальше, - и почти столь же самодостаточные - и, однако ж, связанные с историей в целом": "Дети Хурина" и "Падение Гондолина".
Таким образом, из собственных слов моего отца бесспорно явствует: если бы ему удалось закончить повествование в желаемом ему объеме, он воспринимал бы три "Великих Предания" Древних Дней (о Берене и Лутиэн, о детях Хурина и о падении Гондолина) как произведения вполне самодостаточные и не требующие знакомства с обширным корпусом легенд, известным как "Сильмариллион". С другой стороны, как отмечал отец в том же письме, сказание о детях Хурина неразрывно связано с историей эльфов и людей в Древние Дни и неизбежно содержит в себе изрядное количество ссылок на события и обстоятельства предания более масштабного.
Замысел данной книги никоим образом не предполагает обременять читателя изобилием примечаний, содержащих в себе сведения о персонажах и событиях, которые в любом случае редко по-настоящему значимы для повествования как такового. Однако некоторые разъяснения необходимы; соответственно, я привожу во "Введении" сжатое описание Белерианда и населяющих его народов в конце Древних Дней, когда родились Турин и Ниэнор; и, в придачу к карте Белерианда и северных земель, прилагаю список имен и названий, встречающихся в тексте, с краткими пояснениями к каждому, и упрощенные генеалогии.
В конце книги помещено Приложение в двух частях: в первой рассказывается о попытках отца создать окончательный вариант трех вышеупомянутых легенд, а во второй - о составлении текста данной книги, который во многом отличается от варианта "Неоконченных преданий".
ВВЕДЕНИЕ.
Средиземье в Древние Дни
Характер Турина всегда был исполнен огромной значимости в глазах моего отца. В диалогах прямых и непосредственных он рисует живой и яркий портрет Турина-ребенка, существенно-важный для понимания повествования в целом: его суровый, чуждый легкомысленному веселью нрав, его острое чувство справедливости и сострадательность; а также Хурина - порывистого, жизнерадостного весельчака, и Морвен, матери Турина - сдержанной, храброй и гордой; и живописует жизнь усадьбы в холодном краю Дор-ломин на протяжении лет, уже омраченных страхом, после того, как Моргот прорвал Осаду Ангбанда - еще до рождения Турина.
Но все это - события Древних Дней, Первой Эпохи мира, произошедшие во времена невообразимо далекие. Ощущение временной бездны, в которую уходит корнями эта история, убедительно передано в достопамятном отрывке из "Властелина Колец". На великом совете в Ривенделле Эльронд рассказывает о Последнем Союзе эльфов и людей и о поражении Саурона в конце Второй Эпохи, более трех тысяч лет назад:
На том Эльронд надолго умолк - и вздохнул.
- Ясно, как наяву, вижу я великолепие их знамен, - промолвил он. - Столь много великих владык и вождей собралось там! - глядя на них, вспоминал я славу Древних Дней. И однако ж не столь много и не столь блистательных, как в ту пору, когда рухнул Тангородрим и подумалось эльфам, будто злу навеки положен конец - но они заблуждались.
- Ты помнишь? - потрясенно воскликнул Фродо, не замечая, что говорит вслух. - Но мне казалось… - смущенно пробормотал он, едва Эльронд обернулся к нему, - мне казалось, Гиль-галад погиб давным-давно - целую эпоху назад.
- Воистину так, - печально отозвался Эльронд. - Но в памяти моей живы и Древние Дни. Отцом моим был Эарендиль, рожденный в Гондолине до того, как пал город; а матерью - Эльвинг, дочь Диора, сына Лутиэн Дориатской. Перед моими глазами прошли три эпохи на Западе мира, и множество поражений, и множество бесплодных побед3.
3 ВК, II.2.
Примерно за шесть с половиной тысяч лет до Совета Эльронда в Ривенделле родился в Дор-ломине Турин - он "рожден зимой", как говорится в "Анналах Белерианда", и "его появление на свет сопровождается мрачными знамениями"4.
4 HOME IV, 7; пер. О. Гавриковой.
Но трагедия жизни Турина никоим образом не объясняется исключительно особенностями его личности: ведь Турин был обречен жить в тенетах злого воздействия могучей и непостижимой силы - проклятия ненависти, наложенного Морготом на Хурина, Морвен и их детей, поскольку Хурин так и не покорился его воле. А Моргот, Черный Враг, как со временем его стали называть, изначально, - как сообщает он захваченному в плен Хурину, - "Мелькор, первый и могущественнейший среди Валар; тот, кто был до сотворения мира". Теперь же, навсегда воплотившись в обличие гигантское и величественное, но ужасное, он, король северо-западных областей Средиземья, телесно пребывает в своей огромной твердыне Ангбанд, Железные Преисподни: над вершинами Тангородрима, гор, воздвигнутых им над Ангбандом, курится черный смрад, что пятнает северное небо и виден издалека. В "Анналах Белерианда" сказано, что "врата Моргота находились всего лишь в ста пятидесяти лигах от Менегротского моста; далеко, и все же слишком близко"5. Здесь имеется в виду мост, подводящий к чертогам эльфийского короля Тингола, который принял Турина на воспитание; чертоги эти звались Менегрот, Тысяча Пещер, и располагались далеко на юго-востоке от Дор-ломина.
5 Имеются в виду "Серые Анналы", опубликованные в HOME XI, стр. 15; эта же фраза дословно повторена в опубликованном "Сильмариллионе" (глава "О синдар").
Однако, как существу воплощенному, Морготу был ведом страх. Мой отец писал о нем так: "…В то время, как росла его злоба, росла и воплощалась в лживых наветах и злобных тварях, таяла, перетекая в них же, и его сила - таяла и рассеивалась; и все неразрывней становилась его связь с землей; и не желал он более покидать свои темные крепости"6. Когда Финголфин, Верховный король эльфов-нолдор, один поскакал к Ангбанду и вызвал Моргота на поединок, он воскликнул у врат: "Выходи, о ты, малодушный король, сразись собственной рукою! Житель подземелий, повелитель рабов, лжец, затаившийся в своем логове, враг Богов и эльфов, выходи же! Хочу я взглянуть тебе в лицо, трус!"7. И тогда (как рассказывают) "Моргот вышел. Ибо не мог он отвергнуть вызов перед лицом своих полководцев"8. Сражался он могучим молотом Гронд, и при каждом ударе в земле оставалась громадная яма, и поверг он Финголфина наземь; но, умирая, Финголфин пригвоздил гигантскую ступню Моргота к земле, "и хлынула черная кровь, и затопила выбоины, пробитые Грондом. С тех пор Моргот хромал"9. Также, когда Берен и Лутиэн, в обличии волка и летучей мыши, пробрались в глубинный чертог Ангбанда, где на троне восседал Моргот, Лутиэн навела на него чары: и "пал Моргот - так рушится смятый лавиной холм; с грохотом низвергся он со своего трона и распростерся, недвижим, на полу подземного ада. Железная корона откатилась в сторону, прогремело и угасло эхо"10.
6 "Анналы Амана", опубликованные в HOME X, стр. 133; эта же фраза практически дословно повторена в опубликованном "Сильмариллионе" (глава "О Солнце и Луне").
7 "Серые Анналы" (HOME XI, стр. 456).
8 "Серые Анналы" (HOME XI, стр. 456).
9 "Серые Анналы" (HOME XI, стр. 456).
10 "Сильмариллион", глава 19 ("О Берене и Лутиэн").
Проклятие такого существа, способного утверждать, будто "тень моего замысла лежит на Арде [Земле], и все, что только есть в ней, медленно и неуклонно подпадает под мою власть", - не то же самое, что проклятия или недобрые пожелания созданий гораздо менее могущественных. Моргот не "призывает" зло или бедствия на Хурина и его детей, он не "обращается" к высшим силам, прося о посредничестве: ибо "Владыка судеб Арды", как он называет себя Хурину, намерен привести врага к гибели мощью своей собственной исполинской воли. Так он "созидает" будущее тех, кого ненавидит, и говорит Хурину: "Все, кто тебе дорог, ощутят тяжкий гнет моей мысли, точно мглистое марево Рока, и ввергнуты будут во тьму отчаяния".
Пытка, придуманная им для Хурина - "видеть глазами Моргота". Отец пояснил, что это значит: если принудить кого-то посмотреть Морготу в глаза, жертва станет "видеть" (или воспринимать в сознании через разум Моргота) крайне убедительную картину событий, искаженную Морготовой беспредельной злобой; и если кому-то и удалось бы воспротивиться повелению Моргота, то не Хурину. Отчасти потому (как объяснял отец), что Хурин, горячо любя своих близких и измученный тревогой за них, стремился узнать о них хоть что-нибудь из любого источника. Отчасти же причиной была гордыня: Хурин полагал, что одолел Моргота в споре и теперь сумеет "переглядеть" его или по крайней мере сохранит способность мыслить критически и отличать истину от злобных домыслов.
На протяжении всей жизни Турина после ухода из Дор-ломина и всей жизни его сестры Ниэнор, никогда не видевшей отца, Хурин пребывал в неподвижности на одной из вершин Тангородрима и ожесточался все сильнее волею своего мучителя.
В сказании о Турине, который нарек себя Турамбаром, "Победителем Судьбы", проклятие Моргота представляется некоей высвобожденной силой, которая творит зло, выискивая своих жертв; сам падший Вала страшится, как бы Турин "не обрел такое могущество, что проклятие, на него наложенное, утратит силу и избежит он участи, ему назначенной". Впоследствии, в Нарготронде, Турин скрывает свое истинное имя, а когда Гвиндор разоблачает его, приходит в гнев: "Худо поступил ты со мною, друг, выдав мое настоящее имя и призвав на меня судьбу мою, от которой я тщусь укрыться". Именно Гвиндор еще раньше рассказал Турину о слухах, передающихся из уст в уста в Ангбанде, где Гвиндор томился в плену: дескать, Моргот наложил проклятие на Хурина и на весь его род. Теперь же Гвиндор отвечает на яростные упреки Хурина словами: "судьба заключена не в твоем имени, а в тебе самом".
Эта сложная концепция играет в предании роль настолько значимую, что отец даже придумал для него альтернативное название: "Нарн э’Рах Моргот, Повесть о Проклятии Моргота". Авторская интерпретация заключена в следующих словах: "На том завершилась повесть о Турине злосчастном; худшее из деяний Моргота среди людей древнего мира".
Древобрад, шагая через лес Фангорн и неся на согнутых руках-ветках Мерри и Пиппина, пел хоббитам о местах, знакомых ему в далеком прошлом, и о росших там деревьях:
В ивовых лугах Тасаринана бродил я весной.
А! Краса и благоухание весны в Нан-тасарионе!
И говорил я: здесь хорошо.
Летом скитался я в вязовых рощах Оссирианда.
А! Свет и музыка лета в Семиречье Оссира!
И думалось мне: здесь - всего лучше.
К букам Нельдорета приходил я по осени.
А! Золото и багрянец, и вздохи листвы по осени в Таур-на-Нельдоре!
Чего еще мог я желать?
К сосновым нагорьям Дортониона я поднимался зимой.
А! Ветер и белизна, и черные ветви зимы на Ород-на-Тоне!
Голос мой ввысь летел и пел в поднебесье.
Ныне же все эти земли погребены под волной,
Я же брожу в Амбароне, в Таурэморне, в Алдаломэ,
В моих владениях, в краю Фангорна,
Где долги корни,
А годы бессчетны, что листья
В Таурэморналомэ11.
11 ВК, III.4.
Память Древобрада, "энта землерожденного, давнего, как горы"12 и впрямь долгая. Он вспоминает древние леса в обширном краю Белерианд, уничтоженные в ходе Великой Битвы в конце Древних Дней. Великое море нахлынуло и затопило все земли к западу от Синих гор, именуемых Эред Луин и Эред Линдон; так что карта, прилагаемая к "Сильмариллиону", заканчивается этой горной цепью на востоке, в то время как карта, прилагаемая к "Властелину Колец", ею же ограничена на западе. Прибрежные земли за Синими горами, на второй карте названные Форлиндон и Харлиндон (Северный Линдон и Южный Линдон) - вот и все, что в Третью Эпоху осталось от области, называемой как Оссирианд, Земля Семи Рек, так и Линдон: там, в буковых лесах, и бродил некогда Древобрад.
12 ВК, III.4.
Бродил он также и среди гигантских сосен в нагорьях Дортониона (Земля Сосен), что впоследствии стали называться Таур-ну-Фуин, Лес под покровом Ночи, когда Моргот превратил Дортонион в "средоточие страха и темных чар, морока и отчаяния"; приходил и в Нельдорет, северные леса Дориата, владения Тингола.
Именно в Белерианде и в землях к северу завершается страшная судьба Турина; действительно, и Дортонион, и Дориат, где бродил Древобрад, в жизни Турина сыграли ключевую роль. Турин родился на свет в эпоху войн, хотя на момент последней и величайшей из битв Белерианда был еще ребенком. Краткое описание этих событий ответит на все возникающие вопросы и объяснит ссылки, встречающиеся по ходу повествования.
На севере границы Белерианда, по всей видимости, обозначены горами Тени, Эред Ветрин, а за ними лежат владения Хурина, Дор-ломин как часть Хитлума; на востоке Белерианд простирается вплоть до подножия Синих гор. Земли, находящиеся еще дальше к востоку, в истории Древних Дней почти не фигурируют; однако народы, эту историю создававшие, пришли с востока через перевалы Синих гор.
Эльфы пробудились далеко на востоке, на берегах озера под названием Куивиэнен, Вода Пробуждения; Валар же призвали эльфов покинуть Средиземье, пересечь Великое море и явиться в землю Богов, в Благословенное Королевство Аман на западе мира. Вала Оромэ, Охотник, повел в великий поход от озера Куивиэнен через все Средиземье тех, кто внял призыву. Их называют эльдар, это - эльфы Великого Странствия, Высокие эльфы - в отличие от тех, кто не внял призыву и предпочел жить в Средиземье, связав с ним свою судьбу. Это "меньшие эльфы", именуемые авари, Непожелавшие.
Но не все эльдар, даже перейдя через Синие горы, отплыли за Море; тех, что остались в Белерианде, называют синдар, Серые эльфы. Их верховным королем стал Тингол (что значит "Серый плащ"): он правил из Менегрота, Тысячи Пещер в Дориате. Также не все эльдар, переплывшие Великое море, остались в земле Валар; ибо нолдор ("Хранители знания"), - один из великих родов, - вернулись в Средиземье: их называют Изгнанниками. Вдохновителем их мятежа против Валар стал Феанор, "Дух Огня": старший сын Финвэ (сам Финвэ, что некогда вел народ нолдор от озера Куивиэнен, к тому времени погиб). Это ключевое событие в истории эльфов вкратце изложено моим отцом в Приложении А к "Властелину Колец":
Феанор был величайшим из эльдар и в мастерстве, и в мудрости, но также превосходил всех прочих гордыней и своеволием. Он сработал Три Самоцвета, Сильмарилли, и наполнил их сиянием Двух Древ, Тельпериона и Лаурелин, что освещали земли Валар. Враг Моргот возжелал тех Самоцветов, похитил их и, уничтожив Древа, унес камни в Средиземье и надежно сокрыл их в своей могучей твердыне Тангородрима [скал над Ангбандом]. Вопреки воле Валар Феанор покинул Благословенное Королевство и отправился в изгнание в Средиземье, уводя с собой большую часть соплеменников; ибо в гордыне своей замыслил он силой отвоевать у Моргота Самоцветы. Так началась безнадежная война эльдар и эдайн против Тангородрима, в которой они в конце концов были разбиты наголову.
Вскоре после возвращения нолдор в Средиземье Феанор погиб в битве. Его семеро сыновей владели обширными землями на востоке Белерианда, между Дортонионом (Таур-ну-Фуин) и Синими горами; но их мощь была уничтожена в Битве Бессчетных Слез, описанной в "Детях Хурина", и впоследствии "сыны Феанора скитались по свету, точно гонимые ветром листья".
Второй сын Финвэ, Финголфин, единокровный брат Феанора, считался верховным владыкой всех нолдор; он и его сын Фингон правили Хитлумом, что протянулся на северо-запад от хребта Эред Ветрин, гор Тени. Финголфин жил в Митриме, у великого озера с тем же названием, в то время как Фингон правил в Дор-ломине на юге Хитлума. Их главная крепость, Барад Эйтель (Башня Источника) стояла в месте Эйтель Сирион (Исток Сириона), где река Сирион брала начало на восточном склоне гор Тени: Садор, старый увечный слуга Хурина и Морвен, много лет прослужил там воином, как сам он рассказывал Турину. После гибели Финголфина в поединке с Морготом Фингон стал Верховным королем нолдор. Турину довелось однажды увидеть Фингона своими глазами, когда тот "и многие его лорды пересекли Дор-ломин и проехали по мосту через Нен Лалайт, в искристом блеске серебра и белизны".
Вторым сыном Финголфина был Тургон. Поначалу, после возвращения нолдор, он жил в чертогах под названием Виньямар у моря в краю Невраст, к западу от Дор-ломина; тем временем он тайно отстроил сокрытый город Гондолин - на холме посреди равнины Тумладен, в кольце Окружных гор к востоку от реки Сирион. Когда же, после многолетних трудов, возведен был Гондолин, Тургон покинул Виньямар и вместе со своим народом, как нолдор, так и синдар, поселился в Гондолине. На протяжении многих веков эта красивейшая эльфийская цитадель была окружена глубочайшей тайной: единственный вход в нее, надежно сокрытый от глаз, бдительно охранялся, так что никто чужой внутрь проникнуть не мог; и Морготу никак не удавалось выведать, где находится город. Лишь через триста пятьдесят с лишним лет после ухода из Виньямара, Тургон и его великая армия вышли из Гондолина - на Битву Бессчетных Слез.
Третий сын Финвэ, брат Финголфина и единокровный брат Феанора, звался Финарфин. Он не вернулся в Средиземье, но его сыновья и дочь ушли вместе с воинством Финголфина и его сыновей. Старший сын Финарфина, Финрод, вдохновленный красотой и великолепием Менегрота в Дориате, отстроил подземный город-крепость Нарготронд, почему и был наречен Фелагундом, что означает "Владыка Пещер", или "Прорубающий пещеры" на языке гномов. Врата Нарготронда выводили в ущелье реки Нарог в Западном Белерианде, там, где эта река протекала сквозь высокие нагорья под названием Таур-эн-Фарот, или Высокий Фарот; но владения Финрода простирались вдаль и вширь, на восток до реки Сирион и на запад до реки Неннинг, что впадала в море у гавани Эгларест. Финрод погиб в подземельях Саурона, главного прислужника Моргота, и корона Нарготронда перешла к Ородрету, второму сыну Финарфина: это произошло на следующий год после того, как в Дор-ломине родился Турин.
Оставшиеся сыновья Финарфина, Ангрод и Аэгнор, вассалы своего брата Финрода, обосновались в Дортонионе: с северных его склонов хорошо просматривалась обширная равнина Ард-гален. Галадриэль, сестра Финрода, долго жила в Дориате у королевы Мелиан. Мелиан была из числа Майар - могущественных духов, но приняла обличие, подобное человеческому, и поселилась в лесах Белерианда с королем Тинголом; она стала матерью Лутиэн и прародительницею Эльронда. Незадолго до возвращения нолдор из Амана, когда бессчетные ангбандские полчища двинулись на юг в Белерианд, Мелиан (как говорится в "Сильмариллионе") "призвала на помощь свое могущество и оградила весь этот край [леса Нельдорета и Региона] незримой стеною тени и морока; и никто впредь не мог пройти через Пояс Мелиан вопреки ее воле либо вопреки воле короля Тингола; для этого нужно было обладать силой большей, нежели у Мелиан из рода Майар"13. Впоследствии землю эту называли Дориат, Земля Ограждения.
[1]3 "Сильмариллион", глава 10 ("О синдар").
На шестидесятый год после возвращения нолдор долгий мир был нарушен: громадное войско орков вышло из Ангбанда, но было наголову разбито и уничтожено силами нолдор. Это сражение получило название Дагор Аглареб, Славная Битва; однако эльфийские владыки вняли предостережению и взяли Ангбанд в осаду. Осада Ангбанда продержалась почти четыре сотни лет.
Говорится, будто люди (эльфы называли их атани, "Второй народ" и хильдор, "Пришедшие Следом") пробудились далеко на востоке Средиземья уже на исходе Древних Дней; но о временах на заре своей истории люди, вступившие в Белерианд в пору Долгого Мира, пока Ангбанд был осажден и врата его оставались закрыты, говорить отказывались. Вождь людей, переваливших через Синие горы ранее прочих, звался Беор Старый; Финроду Фелагунду, королю Нарготронда, который первым обнаружил пришлецов, Беор объявил: "Тьма лежит за нами; но мы отвернулись от нее и не желаем возвращаться к ней даже в мыслях. К Западу обратились сердца наши, и верим мы, что там обретем Свет"14. Примерно в том же ключе Садор, старый слуга Хурина, беседовал с маленьким Турином. Но впоследствии говорилось, что, едва узнав о появлении людей, Моргот в последний раз покинул Ангбанд и отправился на Восток; и что люди, первыми пришедшие в Белерианд, "раскаялись и восстали против Темной Власти, и были жестоко преследуемы и угнетаемы теми, кто поклонялся ей и ее прислужниками"15.
14 "Сильмариллион", глава 17 ("О приходе людей на Запад").
15 "Серые Анналы" (HOME XI, стр. 39).
То были люди трех Домов, известных как Дом Беора, Дом Хадора и Дом Халет. Отец Хурина Галдор Высокий происходил из Дома Хадора и приходился Хадору сыном; мать Хурина была из Дома Халет, а жена Хурина Морвен принадлежала к Дому Беора и состояла в родстве с Береном.
Люди Трех Домов, эдайн (форма слова атани на языке синдар), назывались Друзьями эльфов. Хадор поселился в Хитлуме; король Финголфин передал ему бразды правления Дор-ломином; народ Беора обосновался в Дортонионе, а народ Халет в ту пору жил в лесу Бретиль. По окончании Осады Ангбанда через горы пришли совсем другие люди, обыкновенно называемые восточанами; некоторые из них сыграли важную роль в истории Турина.
Осада Ангбанда завершилась пугающе внезапно (хотя готовились к тому долго) через триста девяносто пять лет после ее начала, в одну из ночей середины зимы. Моргот обрушил вниз с Тангородрима реки огня, и обширная травянистая равнина Ард-гален, раскинувшаяся к северу от нагорья Доротонион, превратилась в выжженную пустыню, впоследствии известную под новым именем, Анфауглит, Удушливая Пыль.
Эта сокрушительная атака получила название Дагор Браголлах, Битва Внезапного Пламени. Глаурунг, Прародитель Драконов, впервые явился из Ангбанда в расцвете мощи; на юг хлынули бессчетные полчища орков; эльфийские владыки Дортониона погибли, а с ними и значительная часть воинов народа Беора. Короля Финголфина и его сына Фингона вместе с воинами Хитлума оттеснили к крепости Эйтель Сирион на восточном склоне гор Тени; при ее обороне погиб Хадор Златовласый. Тогда Галдор, отец Хурина, стал правителем Дор-ломина, ибо путь огненным потокам преградили горы Тени, и Хитлум с Дор-ломином остались непокоренными.
В год после Браголлах Финголфин, ослепленный отчаянием, поскакал к Ангбанду и бросил Морготу вызов. Два года спустя Хурин и Хуор побывали в Гондолине. Спустя еще четыре года, в ходе нового нападения на Хитлум, в крепости Эйтель Сирион был убит отец Хурина Галдор: Садор, как сам он рассказывал Турину, был там и видел, как Хурин (в ту пору юноша двадцати одного года от роду) "принял власть и возглавил оборону".
Все эти события были еще свежи в памяти людей Дор-ломина, когда родился Турин - через девять лет после Битвы Внезапного Пламени.
ПРИМЕЧАНИЕ О ПРОИЗНОШЕНИИ.
Нижеследующее примечание имеет целью прояснить несколько основных принципов в том, что касается произношения имен16.
Согласные
<С> всегда произносится как [k], никогда как [s]; так, Celebros читается как "Келеброс", а не "Селеброс".
<СH> всегда обозначает тот же звук, что <ch> в шотландском loch или немецком buch17, но не в английском church; например, Anach (Анах), Narn i Ch?n H?rin (Нарн и Хин Хурин).
<DH> всегда обозначает звук, соответствующий звонкому (палатализованному) <th> в английском языке, то есть <th> как в then, не как в thin18. Например: Gloredhel (Глорэдель), Eledhwen (Эледвен), Maedhros (Маэдрос).
<G> всегда произносится как <g> в английском слове get19. Так, Region (Регион) произносится иначе, нежели английское region20, а в начале названия Ginglith (Гинглит) <g> произносится так, как в английском begin, а не как в gin.
Гласные
<АI> произносится как английское eye; так, во втором слоге слова Edain (эдайн) прочитывается как в английcком dine, но не Dane21.
<AU> соответствует английскому <ow> в слове town; так, первый слог в Sauron (Саурон) прочитывается как английское sour, но не sore22.
<EI> соответствует звуку в английском grey - как в Teiglin (Тейглин).
<IE> не следует произносить как в английском piece23: необходимо последовательно озвучивать оба гласных, как i, так и e; так, Nienor произносится как "Ни-энор", но не как "Нинор".
<AE> как в Aegnor (Аэгнор), Nirnaeth (Нирнаэт) - это сочетание двух отдельных гласных, a-e; однако возможно произносить их так же, как <AI>.
<EA> и <EO> не сливаются вместе, но образуют два слога; такие сочетания графически передаются как ?а и ?о (например, в B?or (Беор)), либо, в начале слов, как E?, E? (например, в E?rendil (Эарендиль)).
<?> в таких именах, как H?rin (Хурин), T?rin (Турин) этот звук произносится как долгое [u:]; таким образом, произносить следует "Турин", а не "Тьюрин".
<IR>, <UR> перед согласным (как в именах C?rdan (Кирдан), Gurthang (Гуртанг)) следует произносить не так, как в английском fir, fur, но так, как в английском eer, oor24.
<E> на конце слов всегда произносится, причем в этой позиции пишется как ё. Также всегда произносится в середине слов, как в Celebros (Келеброс), Menegroth (Менегрот).
16 Данное примечание адресовано автором англоязычному читателю. Мы сочли нужным воспроизвести его в русскоязычном издании для удобства соотнесения имен и названий в оригинале и в переводе, а также как теоретическое обоснование использованной в переводе транслитерации при передаче имен собственных на русский язык (прим. перев.).
17 Русское [х].
18 Звук [?]; в настоящем издании передается через <д>.
19 Русское [г].
20 В английском языке буква g перед гласными e, i, y произносится как "дж"; так, слово region читается как [риджн].
21 То есть "ай", но не "эй".
22 То есть "ау", но не долгое "о".
23В английском языке <ie> дает долгий звук "и".
24То есть не [?:], а "-ир", "-ур".
НАРН И ХИН ХУРИН
Повесть о детях Хурина
Глава I
ДЕТСТВО ТУРИНА
Хадор Златовласый был правителем эдайн; и весьма благоволили к нему эльдар. Прожил он отпущенный ему срок под властью Финголфина, каковой наделил его обширными землями в той области Хитлума, что звалась Дор-ломин. Дочь Хадора Глорэдель стала женой Халдира, сына Халмира, владыки людей Бретиля; и на том же празднестве сын Хадора Галдор Высокий взял в жены Харет, дочь Халмира.
У Галдора и Харет было двое сыновей, Хурин и Хуор. Хурин был тремя годами старше, однако ж уступал в росте прочим своим сородичам; в том пошел он в народ своей матери, а во всем остальном походил на Хадора, своего деда - силен был и крепок, и наделен к тому же горячим нравом. Но огонь в душе его горел ровно и ясно, и обладал Хурин великой стойкостью воли. Из всех людей Севера он более всех прочих посвящен был в замыслы нолдор. Брат его Хуор ростом превосходил любого из эдайн, кроме лишь собственного своего сына Туора; был он быстр на ногу, но ежели дорога предстояла долгая и тяжкая, Хурин обгонял его, ибо под конец бежал столь же споро, как и в начале, нимало не уставая. Братья любили друг друга великой любовью и в юности почти не разлучались.
Хурин взял в жены Морвен, дочь Барагунда, сына Бреголаса из Дома Беора; она же приходилась близкой родней Берену Однорукому. Морвен была высока и темноволоса, и за ясный свет ее глаз и красоту черт люди прозвали ее Эледвен, то есть по-эльфийски-прекрасная; однако ж нрав у нее был суровый и гордый. Горести Дома Беора омрачили ее сердце, ведь изгнанницей пришла она в Дор-ломин из Дортониона после разгрома Браголлах.
Турином звался старший из детей Хурина и Морвен; родился он в тот самый год, когда Берен пришел в Дориат и повстречал Лутиэн Тинувиэль, дочь Тингола. Морвен родила Хурину и дочь, именем Урвен; но все, кто знал девочку на протяжении недолгой ее жизни, звали ее Лалайт, то есть Смех.
Хуор взял в жены Риан, двоюродную сестру Морвен; она приходилась дочерью Белегунду, сыну Бреголаса. Волею злой судьбы родилась она в ту горькую пору, ибо наделена была сердцем кротким и нежным и не любила ни охоты, ни войны. Любовью дарила она деревья и дикие цветы, а еще - пела и слагала песни. Два месяца лишь прожила она в браке с Хуором, прежде чем отправился он вместе с братом на битву Нирнаэт Арноэдиад, и более она его не видела.
Теперь же речь вновь пойдет о Хурине и Хуоре в дни их юности. Говорится, что до поры сыны Галдора жили в Бретиле на воспитании у Халдира, своего дяди, по обычаю северян тех времен. Часто ходили братья вместе с воинами Бретиля на битву с орками, что ныне опустошали северные границы той земли: Хурин, хотя исполнилось ему только семнадцать годов, был силен и крепок, а младший, Хуор, ростом не уступал взрослым мужам того народа.
Однажды Хурин и Хуор отправились в леса с отрядом разведчиков, но отряд угодил в орочью засаду, и был разбит, и враги преследовали братьев до брода Бритиах. Там захватили бы их в плен либо убили, если бы не могущество Улмо, что по-прежнему заключали в себе воды Сириона; говорится, будто над рекою поднялся туман и укрыл сыновей Галдора от врагов: они перешли Бритиах и оказались в Димбаре. Там блуждали они, терпя великие лишения, среди холмов под сенью отвесных стен Криссаэгрима, пока не заплутали среди мороков той земли, не зная пути ни вперед, ни назад. Но углядел их Торондор и выслал им на помощь двух Орлов; Орлы подхватили братьев и перенесли их через Окружные горы в потаенную долину Тумладен, в сокрытый город Гондолин, где не бывал доселе никто из смертных.
Добрый прием оказал гостям король Тургон, узнав, какого они рода; ибо Хадор был Другом эльфов, а кроме того, Улмо загодя присоветовал ему ласково обойтись с сыновьями этого Дома, от коих придет помощь в час нужды. Хурин и Хуор прогостили во дворце Тургона без малого год; и говорится, что за это время Хурин, наделенный живым, пытливым умом, перенял многие знания эльфов и постиг отчасти намерения и замыслы короля. Тургон очень привязался к сыновьям Галдора; подолгу беседовал он с ними и воистину желал оставить их в Гондолине из любви к ним, а не только потому, что закон гласил: никто чужой, будь то эльф или смертный, отыскав путь в потаенное королевство и увидев город, не покинет Гондолина вновь, до тех пор, пока сам король не откроет врата и сокрытый народ не выйдет на свет.
Но Хурин и Хуор желали вернуться к своему народу, дабы сражаться в войнах и разделить невзгоды, выпавшие на его долю. И сказал Хурин Тургону:
- Государь, мы - всего лишь смертные, не схожи мы с эльдар. Эльфы могут терпеливо выжидать на протяжении долгих лет, пока не пробьет час великих битв; но наш срок краток, быстро иссякают надежда наша и силы. Не сами нашли мы путь в Гондолин и даже не знаем доподлинно, где находится город; страх и изумление владели нами, пока несли нас Орлы дорогами ветров; по счастью, затуманен был наш взор.
Тогда Тургон внял их просьбе и ответствовал так:
- Тем путем, каким прибыли вы сюда, вольны вы и вернуться, ежели согласится Торондор. Горько мне расставаться с вами, однако, может статься, в скором времени, по меркам эльдар, встретимся мы вновь.
Уход их нимало не огорчил Маэглина, сына сестры короля, что пользовался в Гондолине немалой властью; однако недоволен остался Маэглин королевской снисходительностью, ибо не жаловал весь людской род; и сказал он Хурину:
- Милость короля больше, нежели ты думаешь; впору подивиться, с какой бы стати отменять закон ради людского отродья. Надежнее оно вышло бы, кабы не было у двух мужланов иного выбора, кроме как остаться здесь на положении наших слуг до конца жизни.
- Воистину, велика милость короля, - отвечал Хурин, - но если нашего слова недостаточно - мы поклянемся.
И братья дали клятву вовеки не разглашать замыслов короля и молчать обо всем, что видели во владениях Тургона. И распрощались они; и прилетели Орлы, и унесли сыновей Галдора под покровом ночи, и опустили их в Дор-ломине еще до рассвета. Обрадовалась братьям родня их, ибо гонцы из Бретиля уже сообщили, что те сгинули без вести; но даже отцу своему не открыли Хурин с Хуором, где пробыли все это время - сказали только, что в глуши пришли им на помощь орлы и отнесли их домой. На это молвил Галдор:
- Стало быть, прожили вы в глуши целый год? Или, может, орлы приютили вас в своих гнездах? Но нет: нашли вы пропитание и богатые одежды, и возвращаетесь разряженные, что юные принцы, а отнюдь не оборванными бродягами лесными.
- Доволен будь, отец, - отвечал на это Хурин, - что мы возвратились, ибо дозволено это было только в силу обета молчания. Клятве своей верны мы и ныне.
И Галдор не расспрашивал их более; однако и он, и многие другие догадывались об истине. И обет молчания, и Орлы наводили на мысль о Тургоне; так думали про себя люди.
Шли дни, и росла и удлинялась тень страха перед Морготом. Но в четыреста шестьдесят девятом году после возвращения нолдор в Средиземье пробудилась среди эльфов и людей надежда; прошел среди них слух о деяниях Берена и Лутиэн и о том, как посрамлен Моргот - на собственном своем троне в Ангбанде; а иные уверяли, что Берен и Лутиэн до сих пор живы, а не то так воскресли из мертвых. В тот же год великие замыслы Маэдроса уже близились к завершению: благодаря возродившейся силе эльдар и эдайн остановлен был натиск Моргота, а орки выдворены из Белерианда. Заговорили в ту пору о грядущих победах и о воздаянии за Битву Браголлах, когда Маэдрос поведет в бой объединенные воинства и загонит Моргота под землю и намертво запечатает Врата Ангбанда.
Но мудрых по-прежнему одолевала тревога: опасались они, что Маэдрос слишком рано явил свою растущую силу и что у Моргота достанет времени измыслить, как совладать с ним.
- В Ангбанде то и дело рождается новое зло, коего не предугадать эльфам и людям, - говорили они.
Осенью того же года, в подтверждение их слов, тлетворный ветер налетел с Севера под свинцово-серыми небесами. Моровое Дыхание назвали его, ибо нес он в себе пагубу, и на исходе года многие занедужили и умерли в северных землях, граничащих с равниной Анфауглит - по большей части дети и подростки.
В тот год Турину, сыну Хурина, было только пять лет от роду, а сестре его Урвен в начале весны исполнилось три. Волосы у нее были, что золотые лилии в траве, когда резвилась она в полях, а смех звенел, что голос реки, которая рождалась в холмах и, весело журча, протекала под стенами ее отчего дома. Нен Лалайт нарекли ту речку, и по ней все домочадцы называли дитя Лалайт, и светлело у них на душе при виде девочки.
Турина же любили меньше, чем его сестру. Он уродился темноволосым, в мать, и, по всему судя, унаследовал и ее нрав; ибо веселости чуждался; был он немногословен, хотя говорить научился рано и неизменно казался старше своих лет. Турин нескоро забывал обиду или насмешку; но внутренний пламень отца пылал и в нем - Турин тоже бывал порывист и яростен. Однако ж знал он и жалость: боль и горе живого существа трогали его до слез; в этом он тоже пошел в отца, ибо Морвен была строга к другим так же, как к себе. Турин любил мать, ибо она говорила с ним просто и прямо, а отца он почти не видел: Хурин то и дело надолго отлучался из дома и уезжал в войско Фингона, что охраняло восточные границы Хитлума, а когда возвращался, его живая, быстрая речь, пересыпанная незнакомыми словами, и шутками, и полунамеками, озадачивала Турина, и тот чувствовал себя неуютно. В ту пору все тепло души своей дарил он сестренке Лалайт, но редко играл с ней: Турину больше нравилось невидимым оберегать ее и любоваться, как резвится она в траве или под деревом и поет песенки, что дети эдайн сложили давным-давно, когда язык эльфов был еще свеж на их устах.
- Прекрасна Лалайт, как эльфийское дитя, да только, увы, век ей отпущен недолгий, - говорил Хурин жене своей Морвен. - И оттого, верно, кажется она еще прекраснее - и еще дороже.
Турин же, услышав эти слова, задумался над ними, но так и не постиг их смысла. Эльфийских детей видеть ему не доводилось. В ту пору эльдар не жили в землях его отца; лишь один-единственный раз случилось Турину узреть их - когда король Фингон и многие его лорды пересекли Дор-ломин и проехали по мосту через Нен Лалайт, в искристом блеске серебра и белизны.
Но еще до конца года слова его отца обернулись истиной; в Дор-ломин пришло Моровое Дыхание, и слег Турин, и долго пролежал в жару, во власти темных снов. Когда же исцелился он, ибо такова была его судьба и сила жизни, в нем заключенная, он спросил про Лалайт. Нянька же ответствовала:
- Не говори более о Лалайт, сын Хурина; о сестре же своей Урвен должно тебе спросить у матери.
И вот пришла к нему Морвен, и молвил ей Турин:
- Я уже не болен и хочу видеть Урвен; но почему нельзя мне больше говорить "Лалайт"?
- Потому что Урвен умерла и стих смех в этом доме, - отвечала она. - Но ты жив, сын Морвен; жив и Враг, содеявший такое с нами.
Морвен не пыталась утешить сына, как и сама утешения не искала: она встречала горе молча, с заледеневшим сердцем. Но Хурин скорбел открыто: взял он свою арфу, и хотел было сложить плач, но не смог, и разбил он арфу, и выбежал из дому, и простер руку в сторону Севера, восклицая:
- Ты, что калечишь Средиземье, кабы мне повстречаться с тобою лицом к лицу и искалечить тебя так же, как господин мой Финголфин!
Турин же горько плакал ночами в одиночестве, хотя при Морвен он никогда более не упоминал имени сестры. К единственному другу обращался он в ту пору, только ему говорил о своей скорби и о том, как пусто сделалось в доме. Другом этим был один из домочадцев Хурина, именем Садор; был он хром и мало с ним считались. Прежде был он лесорубом и по несчастливой случайности либо по собственной оплошности отрубил себе топором правую ступню, и нога его усохла. Турин прозвал его Лабадалом, что значит Хромоног, хотя имя это Садора не обижало: ведь подсказано оно было жалостью, а вовсе не презрением. Садор работал в надворных постройках - мастерил или чинил всякие мелочи, потребные в доме, так как плотник был не из худших; Турин же порою подавал ему одно и другое, чтобы тот не трудил лишний раз ногу, а порою уносил тайком какой-нибудь инструмент или кусок древесины, брошенные без присмотра, ежели думал, что другу они пригодятся. Садор улыбался, но всякий раз велел мальчику возвратить подарок на место.
- Дари щедрой рукой, но дари лишь свое, - говаривал он.
Садор, как мог, платил ребенку добром за добро и вырезал для него фигурки людей и зверей; но больше всего Турин любил рассказы Садора, ибо молодость того пришлась на пору Браголлах, и ныне Садор охотно вспоминал о тех недолгих днях, когда был силен и крепок, и не стал еще калекой.
- Говорят, великая то была битва, сын Хурина. Меня отозвали от трудов моих в лесах, ибо в тот год большая нужда была в людях, но в Браголлах я не сражался, а не то, пожалуй, получил бы увечье более почетное. Слишком поздно подоспели мы, для того лишь, чтобы унести назад на носилках тело старого правителя, Хадора: он погиб, защищая короля Финголфина. После того я и стал ратником и прослужил в великой твердыне эльфийских королей, Эйтель Сирион, много лет, или, может, теперь мне так кажется - ведь последующие годы и вспомнить-то особо нечем. Я был там, когда напал Черный Король, и Галдор, отец твоего отца, командовал в крепости от имени короля. В том штурме он и погиб; я видел, как твой отец принял власть и возглавил оборону, хотя едва успел возмужать. Говорили, будто пылает в нем огонь, так, что меч раскаляется в его руке. Ведомые им, мы оттеснили орков в пески; и с того самого дня они уж не смели появляться в виду стен. Но увы! Сполна утолил я жажду, ибо вдоволь насмотрелся на кровь и раны, и испросил я дозволения вернуться в леса, по которым стосковался душою. Там-то и покалечился я; убегая от своего страха, часто обнаруживаешь, что на самом-то деле поспешил коротким путем ему навстречу.
Так говорил Садор с Хурином, когда тот подрос; Хурин же начал задавать бессчетные вопросы, на которые Садору непросто было ответить, и думал он про себя, что должно бы наставлять мальчика родичам более близким. Однажды Турин спросил его:
- А Лалайт в самом деле походила на эльфийское дитя, как уверял отец? И что он имел в виду, говоря, что недолгий срок ей отпущен?
- Очень походила, - подтвердил Садор, - ведь на заре юности дети людей и эльфов кажутся близкой родней. Но дети людей взрослеют куда быстрее и скоро проходит юность их; такова наша судьба.
- Что такое судьба? - спросил Турин.
- О судьбе людей должно тебе спросить тех, кто мудрее Лабадала, - отозвался Садор. - Ну да всем ведомо: скоро устаем мы и умираем; а многие по несчастной случайности гибнут и раньше. Эльфы же не знают усталости и умирать не умирают, кроме как от самого тяжкого увечья. От ран и печалей, что убивают людей, эльфы могут исцелиться; а иные говорят, будто эльфы возвращаются в мир, даже если искалечены тела их. Не так оно с нами.
- Значит, Лалайт не вернется? - спросил Турин. - Куда же ушла она?
- Не вернется, - подтвердил Садор. - Но куда ушла она, никому из людей не ведомо; мне, во всяком случае - нет.
- И так было всегда? Или, может, всему виной какое-нибудь проклятие злобного Короля - вроде Морового Дыхания?
- Не знаю. Тьма лежит за нами, и из тьмы той немного пришло преданий. Отцам наших отцов, верно, было что рассказать - да только не рассказали они ничего. Даже имена их и то позабыты. Горы стоят между нами и той жизнью, что оставили они, спасаясь от беды, а какой - никому ныне не ведомо.
- Их пригнал страх? - спросил Турин.
- Может статься, и так, - отвечал Садор. - Может статься, мы бежали от страха пред Тьмой, да только здесь столкнулись с ней лицом к лицу, и некуда нам больше бежать, кроме как к Морю.
- Но теперь мы уже не боимся, - отозвался Турин, - во всяком случае, не все мы, нет. Отец мой не знает страха; и я тоже бояться не стану; или по крайней мере, бояться стану, но страха не выкажу, как моя матушка.
И почудилось в ту пору Садору, что глядит на него Турин глазами не ребенка, но взрослого, и подумал он: "Горе - что точило для сильного ума". Вслух же сказал он так:
- Сын Хурина и Морвен, что станется с твоим сердцем, Лабадалу не предугадать, только нечасто и немногим станешь ты его открывать.
Тогда молвил Турин:
- Пожалуй, ежели не дано получить, чего хочешь, так лучше и о том не заговаривать. Только вот хотелось бы мне, Лабадал, быть одним из эльдар. Тогда Лалайт однажды возвратилась бы, а я по-прежнему ждал бы ее здесь, даже если бы нескоро пришла она. Я стану ратником эльфийского короля, как только подрасту, - подобно тебе, Лабадал.
- Многому сможешь ты научиться от эльфов, - промолвил Садор со вздохом. - Эльфы - народ прекрасный и дивный, и обладают они властью над сердцами людей. И однако ж думается мне порой, что лучше оно было бы, кабы нам с ними никогда не встречаться, а жить своей собственной немудреной жизнью. Ибо древний народ сей владеет многовековой мудростью; горды они и стойки. В их свете меркнем мы - или сгораем слишком быстро, и бремя участи нашей тяжелее давит на плечи.
- Отец мой любит их великой любовью, - возразил Турин, - и не знает он радости вдали от них. Он говорит, мы научились у эльфов едва ли не всему, что знаем, и сделались выше и благороднее; а еще он говорит, что люди, недавно пришедшие из-за гор, ничем не лучше орков.
- То правда, - отвечал Садор, - по крайней мере, о некоторых из нас. Но подниматься вверх мучительно, а с высоты слишком легко сорваться в бездну.
В ту пору Турину было почти восемь, в месяце гваэрон по счету эдайн, в год, что не позабудется вовеки. Среди старших уже ходили слухи о великом сборе и сходе воинств, Турин же о том ничего не слышал, хотя примечал, как отец то и дело обращает на него пристальный взор: так глядят на нечто дорогое, с чем поневоле предстоит расстаться.
Хурин же, зная, сколь отважна его жена и сколь сдержанна на язык, часто беседовал с Морвен о замыслах эльфийских королей и о том, чем обернется победа либо поражение. Сердце его было преисполнено надежды, и мало страшился он за исход битвы; ибо казалось ему, что никакая сила в Средиземье не сумеет сокрушить мощь и величие эльдар.
- Они видели Свет Запада, - говорил он, - и в конце концов Тьма отступит пред ними.
Морвен ему не возражала; рядом с Хурином всегда верилось в лучшее. Но и в ее роду хранили эльфийское знание, и про себя молвила она: "И однако ж разве не покинули они Свет и разве не отрезаны от него ныне? Может статься, что Владыки Запада более об эльфах не вспоминают; и как же тогда им, пусть и Старшим Детям, одолеть одного из Властей?
Ни тени подобных сомнений, похоже, не тревожило Хурина Талиона; но однажды утром по весне того года проснулся он, точно от недоброго сна, и в тот день словно бы туча омрачила его свет и радость; а вечером внезапно сказал он:
- Когда призовут меня к войску, Морвен Эледвен, оставлю я на твоем попечении наследника Дома Хадора. Коротка жизнь людская, и изобилует несчастными случайностями, даже и в мирные времена.
- Так было всегда, - отвечала Морвен. - Но что стоит за твоими словами?
- Благоразумие, не сомнение, - промолвил Хурин, хотя вид у него был встревоженный. - Тот, кто глядит вперед, в будущее, не может не понимать: мир не останется прежним. Слишком многое поставлено на кон, и одна из сторон неизбежно утратит то, чем сейчас владеет. Если падут эльфийские короли, худо придется эдайн; а ведь мы живем ближе всех к Врагу. Эта земля, чего доброго, отойдет под его власть. Если все и впрямь обернется к худшему, я не скажу тебе: "Не бойся!" Ибо боишься ты лишь того, чего должно бояться, и не более; и страх тебя не пугает. Но говорю я: "Не мешкай!" Я вернусь к тебе, коли смогу - но не мешкай! Поспеши на юг - если я уцелею, так последую за тобой и найду тебя, даже если мне придется обыскать весь Белерианд.
- Обширен Белерианд, да только не найдется в нем крова для бесприютных изгнанников, - промолвила Морвен. - Куда бежать мне, будь то со многими либо немногими?
Хурин помолчал немного, размышляя.
- В Бретиле живет родня моей матери, - проговорил он. - Лигах в тридцати отсюда, ежели напрямик.
- Коли и впрямь настанут недобрые времена, что проку искать помощи у людей? - возразила Морвен. - Дом Беора пал. Если падет великий Дом Хадора, в какие норы забьется малый народ Халет?
- В те, которые отыщутся, - откликнулся Хурин. - И все же не сомневайся в их доблести, пусть немногочисленны они и неучены. Где еще искать надежду?
- Ты не говоришь о Гондолине, - промолвила Морвен.
- Не говорю; это имя вовеки не срывалось с моих уст, - отозвался Хурин. - Однако слухи не лгут; я и впрямь побывал там. Но говорю тебе ныне правду, как никому другому не говорил и не скажу: я не знаю, где находится город.
- Однако ты догадываешься, и думается мне, догадка твоя близка к истине, - возразила Морвен.
- Может, и так, - промолвил Хурин. - Но ежели сам Тургон не освободит меня от клятвы, я не могу высказать догадку вслух, даже тебе; и потому искать ты станешь напрасно. А даже если бы и заговорил я, себе на позор, ты в лучшем случае доберешься лишь до запертых врат; ибо внутрь не впустят никого - разве что Тургон выступит на войну (о чем ни слова не слышно и надежды на то нет).
- Тогда, раз на родню твою уповать не приходится, а друзья от тебя отрекаются, придется мне решать самой, - промолвила Морвен, - и запала мне ныне на ум мысль о Дориате.
- Как всегда, высоко метишь, - отозвался Хурин.
- Скажешь, чересчур высоко? - возразила Морвен. - Но из всех укреплений Пояс Мелиан падет последним, думается мне; а Дом Беора в Дориате презирать не станут. Разве не в родстве я с королем? Ибо Берен, сын Барахира, был внуком Брегора, как и мой отец.
- Сердце мое не склоняется к Тинголу, - отозвался Хурин. - Не шлет он помощи королю Фингону; и не ведаю, что за тень омрачает мне душу, стоит упомянуть про Дориат.
- При упоминании Бретиля омрачается и мое сердце, - отвечала Морвен.
Тут Хурин вдруг рассмеялся и молвил:
- Хороши мы, нечего сказать - сидим тут да спорим о вещах за пределами нашего разумения и о тенях, порождениях снов. Настолько худо нам не придется; а коли придется, что ж - тогда все зависит от твоей отваги и рассудительности. Тут уж поступай, как велит тебе сердце - но быстро. А если победа останется за нами, тогда эльфийские короли намерены возвратить все вотчины дома Беора его наследнице - тебе, Морвен, дочь Барагунда. Тогда обширными владениями станем мы править, и славное наследство перейдет к нашему сыну. Коли не останется зла на Севере, уж верно, обретет он великое богатство и станет королем среди людей.
- Хурин Талион, - произнесла Морвен, - по мне, так справедливее будет сказать: ты глядишь высоко, я же страшусь пасть низко.
- Даже в самом худшем случае не тебе этого бояться, - отозвался Хурин.
Той ночью примерещилось Турину сквозь сон, будто мать и отец со свечами в руках склонились над его постелью и глядят на него сверху вниз; но лиц их он не видел.