P>Перевод Андрея Азова и Юлии Фокиной</P>
<P align=center><B>Грегори Магвайр</B></P>
<P align=center><B>ВЕДЬМИН СЫН</B></P>
<P align=center><B>Часть первая</B></P>
<P align=center><B>ПОД ШАКАЛЬЕЙ ЛУНОЙ</B></P>
<P><B>Монастырь святой Глинды</B></P>
<P><B>1</B></P>
<P>Итак, рассказы о жестоких убийствах оказались правдой. С ужасом смотрели Отси Цепкорукая и ее спутники на распростертые тела трех молодых монашек-монтий. Монашки без сомнения шли просвещать дикарей-винков - и вот теперь они были задушены собственными четками, а вместо лица осталось кровавое месиво.</P>
<P>Потрясенная Отси уступила требованиям перетрусивших господ-путешественников. Она приказала возницам сделать короткую остановку, чтобы выкопать неглубокие могилы для монашек и напоить лошадей. Затем караван продолжил путь по кустарниковым равнинам, называемых Землей разочарования из-за множества брошенных ферм. Чтобы не стать легкой добычей для дикарей, решили двигаться и по ночам - хотя в темноте можно с такой же легкостью нарваться на засаду, как и ускользнуть от нее. Путники были как на иголках. Всю ночь просидеть в фургонах, не смыкая глаз, и ждать, что вот-вот услышишь стук копыт и свист летящих копий? Тут у любого сдадут нервы. Отси успокаивала себя тем, что правит первым фургоном и не слышит беспокойных разговоров, догадок и переживаний своих спутников.</P>
<P>Так и вышло, что со своего дозорного пункта она первой заметила нечто необычное сбоку от дороги. После грозового ливня, прошедшего на закате, по канаве вдоль обочины струилась вода и обтекала крошечный мокрый островок, на котором играли отблески молодого месяца. Островок из человеческой плоти, поняла Отси.</P>
<P>"Надо повернуть, пока остальные не увидели, - подумала она. - Сколько ужасов они еще смогут вынести? Чем я помогу бедолаге? Похороню его? Но могилу копать - не меньше часа; еще несколько минут на молитвы. А эти тем временем с ума сойдут. Они и так трясутся за свою шкуру".</P>
<P>Низко на небе сидела шакалья луна. Шакалья - потому что иногда, какой-нибудь редкой осенью, звезды шапкой скапливались позади новорожденного месяца, становясь как будто лбом, а сам месяц - курносым носом небесного зверя. Шакала. По мере того, как луна прибывала, тощая мордочка небесного шакала становилась все упитаннее и упитаннее, как будто ему везло на охоте.</P>
<P>Зловещая луна тяготила Отси. Хотелось забыть о покойнике, побыстрее пробраться через Землю разочарования и доставить своих наемщиков к воротам Изумрудного города. Впрочем, напомнила она себе, бояться надо настоящих шакалов, а не странных небесных явлений.</P>
<P>Луна была хоть и шакалья, но яркая, и отчетливо высвечивала лежащее в канаве бледное, почти светящееся тело, его согнутые плечи и неестественно повернутые ноги. Она сыграла с Отси злую шутку: если раньше проводница могла обогнуть мертвеца, пока его не заметили, то теперь поворачивать было поздно. Слишком человеческим было тело; слишком подло казалось бросать его на дороге.</P>
<P>- Набб, - крикнула Отси вознице второго фургона. - Притормози-ка, выстроимся шеренгой. Там еще кого-то убили - вон, лежит в канаве.</P>
<P>Тревожные вскрики, пока приказ передавали задним фургонам, потом негодующий ропот. Они что, теперь каждый труп будут осматривать? Отси не слушала. Она натянула поводья, остановила лошадей, осторожно спустилась на землю и, держась рукой за отсиженное место, заковыляла к телу.</P>
<P>Это был юноша, голый, если не считать рваных лохмотьев, едва прикрывавших его бедра. Он лежал ничком, уткнувшись головой в камень чуть выше скопившейся в канаве воды. Неподалеку валялся сорванный башмак. И, удивительное дело, ни следа убийц. Правда, вокруг задушенных монашек тоже не было следов, но то на сухой, каменистой земле. Здесь же, в грязной канаве после дождя, должно было остаться… хоть что-то. Следы борьбы. Но нет, ничего. Тело было еще свежим. Убийство произошло недавно. Возможно, сегодня вечером. Возможно, какой-нибудь час назад.</P>
<P>- Давай поднимем его, Набб. Посмотрим, осталось ли лицо.</P>
<P>- Крови не видно, - заметила Набб.</P>
<P>- Ее могло смыть грозой. Крепись.</P>
<P>Они встали с обеих сторон от тела. Отси мрачно взглянула на Набб, словно говоря: "Держись, это только начало" - и кивнула.</P>
<P>Раз, два, потащили.</P>
<P>Тело вытянули на дорогу и перевернули. Лицо было изранено - но на месте.</P>
<P>- Как он сюда попал? - удивилась Набб. - И почему ему не срезали лицо, как остальным? </P>
<P>Отси только покачала головой и села на корточки перед изувеченным телом. Пассажиры вылезли из фургонов и скучились позади. Отси чувствовала, что они держат камни и готовы убить ее, если она станет настаивать на погребении.</P>
<P>Шакалья луна приподнялась на небе, словно пытаясь лучше разглядеть голого юношу. Извращенка небесная! </P>
<P>- Мы не будем рыть новую могилу, - послышался голос самого решительного пассажира, богатого торговца из северного Винкуса. - Ни для него, ни для тебя, Отси Цепкорукая. Мы оставим его здесь одного, а ты, если хочешь, можешь остаться с ним за компанию.</P>
<P>- Нам и не пришлось бы ничего рыть, - вздохнула Отси. - Бедняга, ему рано в могилу. Он еще жив.</P>
<P><B>2</B></P>
<P>Со временем, когда путники приедут в Изумрудный город, они услышат от родственников и приятелей - в салонах, клубах, ресторанах - о зверствах, которых им удалось избежать. Город залихорадит от слухов. Сорок, шестьдесят, сто погибших в стычках между скроулянами и юнаматами. Чертовы дикари! Пусть режут друг друга - туда им дорога! - но не нас! Не нас! </P>
<P>Даже сомнительность слухов не уменьшит их занимательности. Двести убитых… Четыреста… Братские могилы, которые вот-вот обнаружат… </P>
<P>Однако всё это впереди, пока же караван тащился по Земле разочарования, которая не баловала разнообразием. Ни гор, ни холмов, ни лесов, ни долин, красивших страну Оз - одни лишь каменистые равнины, да глинистые взгорки, да опять равнины все того же скучного газетно-серого цвета. Пейзаж и так навевает тоску, а теперь ещё говорят, что нужно взять с собой полумертвого доходягу. Они ведь хорошо заплатили за услуги Отси и, казалось бы, вправе рассчитывать, что она будет думать в первую очередь об их благополучии.</P>
<P>Отси возмутилась. Она напомнила недовольным, что про запрет подбирать кого-нибудь в пути речи не было. Что по договору она не отвечает за жизнь пассажиров и обещала лишь приложить все усилия, чтобы безопасно доставить их по назначению. Для чего она и выбрала новый маршрут, огибающий самые неспокойные места, и пока ее расчет оправдался. Не так ли? </P>
<P>Пассажиры притихли. Юношу погрузили в третий фургон.</P>
<P>Несмотря на внешнее пренебрежение к пассажирам, Отси очень хорошо их понимала и была даже рада, что им встретился этот юноша. Пусть отвлекутся от собственных страхов.</P>
<P>Она забрала самое теплое одеяло и завернула юношу в него, как в кокон. Так он сутками и лежал без чувств, холодный, что было так же тревожно, как если бы его трясла лихорадка. После настойчивых попыток Набб сумела влить ему в рот несколько ложек водки, и, как показалось Отси, его мышцы как-то по-новому расслабились.</P>
<P>Хотя на самом деле кто его знает. Она ведь не врач.</P>
<P>Зато в одном она была уверена: с появлением раненого юноши настроение в караване переменилось к лучшему. Почему? Может быть, вот почему: если несчастного путника избили чуть не до смерти, а он выжил, то есть надежда и для остальных. Подумать только: ему не срезали лицо! Пассажиры стали успокаиваться. Невнятное бормотание молитв вокруг вечернего костра прекратилось. Со временем вновь зазвучали песни.</P>
<P>Мы выживем! Ничего нам не будет! Нам дарована жизнь! Мы спасены! Не иначе как у Господа на нас большие планы. И тут же плечи с гордостью расправлялись, а глаза влажно блестели в умилении перед непостижимым промыслом Безымянного Бога.</P>
<P>Еще неделя - и, достигнув камней, знаменующих собой конец Земли разочарования, путники повернули на север. Самая опасная часть пути пройдена.</P>
<P>Они ехали между двумя большими озерами, Тихим и Мертвым, скрытыми несколькими милями леса. Несмотря на удаленность озер, воздух был влажным. Мягкий осенний ветер шевелил нитевидные листья власодубов. Белки роняли орехи на крыши фургонов, сделанные из кожи скарков. Постепенно лес поредел, и путники выехали к Глинистой низине. Посреди темных полей возвышалась древняя обитель - первая каменная постройка за полтора месяца пути. Несмотря на грозные островерхие крыши, укрепленную стену с боевыми башенками и амбразурами и ветхие домишки вокруг, зрелище обрадовало путников, как не обрадовал бы сам Изумрудный город.</P>
<P>"Обитель святой Глинды! - зашумели они. - Слава богу!"</P>
<P>Монахини делились по рангам. Одни давали обет молчания и жили затворницами. Другие давали обет служения: они учили неграмотных, лечили больных и предоставляли кров путешественникам между Кельскими горами и Изумрудным городом. Поэтому, когда караван приблизился к монастырю, широкие резные ворота распахнулись и из них показались три монтии средних лет, с гнилыми зубами и в накрахмаленных воротничках.</P>
<P>Они с ледяной вежливостью приветствовали Отси (их настораживала любая незамужняя женщина, научившаяся жить одна, вне женской общины), но, следуя традиции, преподнесли ей ароматные листья розового папоротника, чтобы вытереть лицо. Четвертая монтия, скрытая ширмой, неумело играла на арфе приветственный гимн. Лопнула струна, и из-за ширмы донеслось совсем не подобающее монашкам ругательство.</P>
<P>Это не испортило настроения путникам: они уже были почти в раю. Подумать только: их ждут мягкие постели! Горячая еда! Вино! И благодарные слушатели, готовые самозабвенно внимать рассказу об опасном путешествии.</P>
<P>В этом последнем пункте монтии их разочаровали. Внимание монахинь тут же обратилось на бесчувственного юношу. Они подняли раненого на крыльцо и поспешили за носилками, чтобы перенести его в лазарет.</P>
<P>Монахини уже уложили юношу в носилки, когда к путникам приблизилась мать-настоятельница, только что от утренних молитв. Она приветствовала Отси едва заметным кивком, внимательно посмотрела на страдальца и махнула рукой монахиням. Несите.</P>
<P>- Мы его знаем, - сказала она Отси.</P>
<P>- Знаете? - удивилась та.</P>
<P>- Если мне не изменяет память, - продолжала настоятельница, - то и вы должны его знать. Вы однажды увезли его от нас. Лет пятнадцать, а может, двадцать назад. В моем возрасте я уже начинаю терять счет времени.</P>
<P>- Двадцать лет назад он был еще младенцем, - возразила Отси. - Грудным ребенком. Я никогда не забирала младенцев из монастыря.</P>
<P>- Ну, пусть не младенца, но это был он. С ним еще ехала одна нелюдимая послушница; она служила несколько лет при монастырской больнице. Вы должны были отвезти их в арджиканский замок Киамо-Ко.</P>
<P>- Так это он был с Эльфабой? </P>
<P>- Я вижу, вы вспомнили.</P>
<P>- С Западной ведьмой… </P>
<P>- Как некоторые ее звали, - фыркнула настоятельница. - Только не здесь. Здесь ее имя было сестра Эль-Фааба, и даже его использовали редко. Она наложила на себя обет молчания - сама, ни по чьему-то наказу - так что обращаться к ней обычно было бессмысленно.</P>
<P>- И вы узнали в этом юноше того мальчика? - недоверчиво спросила Отси. - Вы его видели с тех пор? </P>
<P>- Нет. Но я никогда не забываю лиц.</P>
<P>Отси подняла брови.</P>
<P>- Я вижу так мало новых лиц, - объяснила настоятельница. - Впрочем, сейчас не время разговаривать. Пойду, скажу сестре врачевательнице, чтобы осмотрела мальчика.</P>
<P>- Как его зовут? </P>
<P>Настоятельница ушла, не ответив.</P>
<P>К вечеру, когда путники допивали рюмочку крепкой монастырской настойки на сон грядущий, по обители уже расползлись самые невероятные слухи. Юноша был духовником императора. Членом шайки работорговцев. Он крякал голосом гагары. За исключением единственного ребра, в его теле не осталось ни одной целой косточки. Слухи противоречили один другому, были один другого нелепее, но это ничуть не смущало рассказчиков.</P>
<P><B>3</B></P>
<P>Трудное было время. В стране Оз оно давно трудное ("не давно, а всегда", - поправили бы насмотревшиеся на мир мудрецы). Усталая мать-настоятельница ушла в свою келью, обставленную даже строже, чем у младших монтий, села в кресло-качалку и, слегка раскачиваясь, стала вспоминать, стараясь не упустить ни малейшей подробности. Она уже взяла в привычку, регулярно прослеживать ту или иную историю, чтобы не потерять память.</P>
<P>Сестра Эль-Фааба, ставшая впоследствии Западной ведьмой, жила в этом монастыре лет пятнадцать назад. Ее сложно забыть: насколько знала мать-настоятельница, ни у кого больше во всей стране Оз не было такой кожи - зеленой, как едва распустившиеся листки сирени. Эль-Фааба безропотно выполняла поручения старших монтий и держала свои мысли при себе. Сколько же она прожила здесь - пять лет? Шесть? Семь? А потом настоятельница наняла Отси Цепкорукую, чтобы та увезла неразговорчивую послушницу обратно в мир. С ней тогда увязался маленький мальчик. Его не приглашали с собой, но и не гнали прочь.</P>
<P>Как же его звали и откуда он взялся? Подкидыш, оставленный бродягами-побирушками? Сколько ни старалась настоятельница, она не вспомнила ни имени мальчика, ни его происхождения. Надо будет спросить кого-нибудь помладше.</P>
<P>Итак, Эль-Фааба покинула монастырь и отправилась в Киамо-Ко, чтобы искупить свои грехи. Какие - никто не знал. Мать-настоятельница иногда исповедовала монтий, но Эль-Фааба ни разу не просилась на исповедь, это настоятельница помнила наверняка. Хотя грехи Эль-Фаабы интересовали все монастырское сестринство, она так и не удовлетворила общее любопытство.</P>
<P>Мало-помалу (новости просачивались даже в столь отдаленную обитель) монтии узнали о превращении Эль-Фаабы - вернее, Эльфабы - в Западную ведьму. Узнали по ее дерзким поступкам и неожиданно вскрывшемуся родству. Оказалось, что Эльфаба - сестра Нессарозы, Восточной ведьмы, как иногда ее называли. Господь свидетель, никому бы и в голову не могло такое прийти! </P>
<P>Мать-настоятельница вздохнула, досадуя на то, как легко возродила в себе неприязнь к минувшим дням. С каким облегчением оторвалась она тогда от молитв, как по-детски захлопала в ладоши, услышав, что правление Волшебника Изумрудного города наконец закончилось и старый мерзавец исчез в облаках на воздушном шаре, рекламирующем какую-то газированную воду. Затем неожиданное восхождение на трон леди Чафри, в девичестве Глинды Ардуэнской с Пертских холмов. Нечто вроде временного премьер-министра. Как политик она появилась невесть откуда. У нее было все, что нужно для популярности: и хороший вкус, и прорва денег, - но кто бы мог подумать, что политический вакуум, оставшийся после бегства Волшебника, засосет в себя светскую львицу со слабостью к сверкающим нарядам? </P>
<P>"Далеко не худший выбор, - произнесла мать-настоятельница вслух, чтобы привести мысли в порядок. - И даже не потому, что это благотворно отразилось на репутации нашей покровительницы, святой Глинды, в честь которой, наверное, и назвали леди Чафри. Вернее, нет: говорят, она сама себя так назвала. Изменила свое имя с провинциальной Галинды на более изысканную Глинду, имя святой. Умный ход".</P>
<P>Действительно, Глинда, как ее теперь знали (простое и легко запоминающееся имя, почти кличка комнатной собачки) завела открытый двор и исправила многие ошибки Гудвина, глухого к нуждам народа. Она ввела программу прививок - очень предусмотрительно с ее стороны. Учредила школы для - кого бы вы думали? - мельничих. В общем, была полна благими начинаниями, дорогими правда. Все это было умно и щедро с точки зрения настоятельницы, хотя кому интересна точка зрения старой девы, отгородившейся от мира? </P>
<P>Затем Глинда уступила власть другому. Поговаривали, что ей, дилетантке, надоела политика, что оставив свой пост, она с упоением занялась коллекционированием миниатюрной мебели. Кто знает, может, ее и вынудили уйти. На время ее сменило марионеточное правительство. Соломенный болван по имени Страшила. Говорили, что он вовсе не соломенный болван и не тот Страшила, который путешествовал вместе с Пришелицей - Дороти. Что он обыкновенный актер в костюме, нанятый, чтобы дурачить народ. Что каждый выходной у черного хода из дворца ему выплачивают жалование. Кто его нанял? Люди Глинды? Те, кто выпер ее из кабинета? Властолюбивые банкиры из индустриального Гилликина? Неизвестно. Только со временем скинули и его, и на смену пришло новое наказание, новый выскочка, купающийся в лучах незаслуженной славы. Святейший Император.</P>
<P>Долгие годы, прошедшие с тех пор, как Эльфаба рассекала на метле облака, были внешне спокойными. Одни зверства, слава богу, прекратились, но появились другие. Одни болезни исчезли, другие пришли им на смену. Теперь что-то на западе будоражит скроулян и юнаматов, да так сильно, что их распри выплескиваются на случайных путников.</P>
<P>Как, например, те молодые монтии, которых подлизы-наставницы погнали в самое пекло из монастыря в Изумрудном городе. Безмозглые клуши! Они бы укудахтались до самой смерти, лишь бы угодить своему Императору. И вот, три посланницы, три наивные девушки, остановились здесь, в обители святой Глинды чтобы передохнуть и получить поддержку. "Где теперь их лица?" - хмуро размышляла мать-настоятельница. Она надеялась никогда больше не увидеть этих лиц - ни во сне, ни в посылке от дикарей.</P>
<P>Почувствовав, что проваливается в сон, настоятельница со стоном от боли в суставах встала с кресла и подошла к окну закрыть ставни. Одна из них застряла и не закрывалась. Настоятельница еще сегодня днем хотела сказать, чтобы раму починили, но потом отвлеклась на прибывший караван и забыла.</P>
<P>Она сходила в специально отведенный для нее туалет, переоделась в груботканую ночную сорочку и улеглась на набитый конским волосом тюфяк, надеясь на быстрый сон. Насыщенный был день.</P>
<P>Через окно смотрела шакалья луна. Настоятельница отвернулась, чтобы не встретиться с ней взглядом. Суеверие, с которым ее воспитали лет семьдесят-восемьдесят назад и от которого она так и не отвыкла.</P>
<P>Она перенеслась на миг мыслями в свое детство, на Пертские холмы в Гилликине. Какие яркие и удивительные тогда были дни. Вкус листьев жемчужного дерева! Вода на крыше отцовского фургона после дождей. Насколько чаще шли тогда дожди, чем теперь! А запах снега! Ароматы всего вокруг! Как это чудесно! Нет, не сами запахи чудесны, а то, что она могла их тогда так остро ощущать. Теперь она их почти не различает.</P>
<P>Настоятельница произнесла молитву-другую.</P>
<P>Лир. Вот как звали мальчика. Лир.</P>
<P>Она помолилась, чтобы к завтрашнему утру не забыть его имя.</P>
<P><B>4</B></P>
<P>На следующее утро, прежде чем собрать караван и преодолеть оставшуюся часть пути к Изумрудному городу, Отси отвела Набб в маленькую комнатку. Там уже собрались мать-настоятельница, сестра-врачевательница и сестра-травница.</P>
<P>Настоятельница села, за ней сели остальные. Она не притронулась к чаю - пришлось и другим воздержаться.</P>
<P>- Если мы хотим помочь мальчику, - начала настоятельница, - то должны высказать сейчас все, что о нем знаем. До меня доходят самые нелепые слухи. Сестра-врачевательница, давайте начнем с вас.</P>
<P>Сестра-врачевательница, грузная женщина с сомнительным прошлым, но несомненным талантом в диагностике, не слишком высоко оценивала шансы юноши на выздоровление.</P>
<P>- Судя по тому, что он не пострадал от переохлаждения, вы нашли его вскоре после того, как он был избит и оставлен умирать.</P>
<P>Отси промолчала. Она была не согласна с сестрой-врачевательницей, но не хотела начинать беседу спорами. Сестра-врачевательница продолжала: </P>
<P>- Он разбитый человек - в буквальном смысле этого слова. Не буду гадать, что с ним произошло, однако я никогда еще не сталкивалась со столь тяжелыми повреждениями. Одна нога сломана в нескольких местах, связки запястий растянуты, лопатка треснула. Сломаны ребра, четыре пальца, три косточки на левой стопе. Все переломы закрытые, ни один костный обломок не проткнул кожу. И, похоже, никакого наружного кровотечения.</P>
<P>"Если только кровь не смыло дождем", - отметила про себя Отси, но смолчала.</P>
<P>Сестра-врачевательница потерла шею и поморщилась.</P>
<P>- Я столько времени вправляла ему кости, что едва успела обследовать внутренности. Он дышит поверхностно, с усилием. Из носа выделяется желтая слизь с примесью крови. Все признаки расстроенного дыхания. Сестра-травница имеет свое мнение по этому поводу… </P>
<P>- Что касается слизистых выделений… - затараторила было сестра-травница, но сестра-врачевательница перебила.</P>
<P>- Если хотите, можете ее спросить. Я позволю себе не комментировать ее… домыслы.</P>
<P>- Как сердце? - спросила настоятельница, останавливая старых соперниц.</P>
<P>- Работает, - буркнула сестра-врачевательница, как будто удивляясь собственным словам.</P>
<P>- Живот? </P>
<P>- Студенистый, думаю, будет самое подходящее слово. Подозреваю, у него разорвалась селезенка и произошло заражение крови. Мне совсем не нравится цвет кожи на его конечностях и на месте ушибов.</P>
<P>- Какой именно цвет? - спросила настоятельница.</P>
<P>Сестра-врачевательница сжала губы.</P>
<P>- Может, это потому что я слегка устала. Мы ведь работали всю ночь, без отдыха. Но я бы сказала, его синяки зеленоватого оттенка, с желтым венчиком по краям.</P>
<P>- Что это может значить? Признак тяжелого кровоизлияния, болезни или… чего-то другого? </P>
<P>- Сложно судить. Может, он в коме; может, мозг уже отказал. Сердцебиение нормальное, а цвет кожи - нет; вероятно, из-за нарушенного кровотока. Сильно повреждены легкие, но вчерашним ли злоключением или давней болезнью, я пока сказать не могу.</P>
<P>- Таким образом… - Настоятельница сделала резюмирующий жест.</P>
<P>- Он умрет к вечеру, самое позднее к завтрашнему утру.</P>
<P>- Мы можем молиться о чуде, - предложила Набб. Отси фыркнула.</P>
<P>- Сестра-травница возьмется за лечение, - сказала сестра-врачевательница с таким видом, будто считала, что куда разумнее прибегнуть к молитве.</P>
<P>- <I>Вы</I> можете молиться о чуде, - сказала сестра-травница. - А я тем временем займусь делом.</P>
<P>- Вам есть что добавить, сестра-травница? - обратилась к ней настоятельница.</P>
<P>Та сдвинула очки на кончик носа, потом сняла их совсем, повертела в руках и протерла стекла краем передника. Она была манчуньей и проявляла истинную манчиковскую чистоплотность - неплохое качество для человека ее профессии.</P>
<P>- Весьма загадочный случай, - изрекла она. - Мы обеспечили пострадавшему максимальный покой, положили шины на конечности. Если он выживет, то сможет даже в некоторой степени вернуть себе прежнюю моторную активность.</P>
<P>- Что это значит? - спросила Отси. - Говорите, пожалуйста, понятно для остальных. Для меня.</P>
<P>- Это значит, он сможет садиться и пользоваться руками, если нервы не разорваны. Сможет худо-бедно ходить; маловероятно, конечно, но надежда умирает последней. Пока меня больше беспокоят выделения с его слизистых оболочек. Заметнее всего из носа, однако и на других слизистых тоже. Глаза, уши, задний проход, половой член.</P>
<P>- Вы, конечно, провели лабораторные исследования, - подсказала настоятельница.</P>
<P>- Конечно, правда, пока самые простые. Ничего особенного: такого, чего бы я не видела за время моего служения здесь, при монастырской больнице, или на моем прежнем месте старшей медицинской сестры в приюте для неизлечимых больных.</P>
<P>Сестра-врачевательница страдальчески закатила глаза. Сестра-травница никогда не упускала возможности напомнить о своих достижениях.</P>
<P>- Ваш вывод? </P>
<P>- Он был бы сейчас преждевременным.</P>
<P>Даже сидя, сестра-травница была ниже остальных. Бросив косой взгляд на возвышающуюся над ней соперницу, она воинственно задрала подбородок.</P>
<P>- Однако интересно бы знать, - продолжала она, - не с гор ли спустился пострадавший. Тогда слизистые выделения объяснялись бы тяжелой сосудистой недостаточностью, вызванной резким перепадом атмосферного давления. Я никогда еще не сталкивалась с подобной болезнью, но легко допускаю ее существование. Разница в давлении между нашей Глинистой низиной и вершинами Кельских гор действительно должна быть огромной.</P>
<P>Сестра-врачевательница презрительно хмыкнула, давая понять, какого она мнения о выводах своей коллеги. Она нетерпеливо выпрямилась, возвышаясь над сестрой-травницей и как бы подгоняя ее.</P>
<P>- Вы согласны с сестрой-врачевательницей, что юношу скорее всего ждет смерть? </P>
<P>Сестра-травница шумно выдохнула. Две лекарки терпеть не могли соглашаться друг с другом, но сейчас ничего не оставалось делать. Она нехотя кивнула.</P>
<P>- Правда, мы еще слишком мало о нем знаем, - добавила она. - Чем дольше он продержится, тем больше у меня будет возможностей изучить его болезнь.</P>
<P>- Изучать вы будете только то, что непосредственно относится к облегчению его страданий, - тихо, но решительно сказала настоятельница.</P>
<P>- Позвольте, мать-игуменья! Изучать болезни - моя прямая обязанность! Вдруг болезнь, от которой он умрет, поразит со временем кого-нибудь еще? Нельзя упускать возможность в ней разобраться. Она принадлежит науке. Не воспользоваться этой возможностью - то же самое, что закрыть глаза на откровение! </P>
<P>- Я свое слово сказала и ожидаю его беспрекословного выполнения. Теперь вопрос вам обеим: можем ли мы сделать для этого юноши что-нибудь ещё?</P>
<P>- Уведомить родственников, - хмыкнула сестра-врачевательница.</P>
<P>Настоятельница кивнула и протерла глаза. Поднесла к губам блюдце с чаем, и остальные разом последовали ее примеру.</P>
<P>- Я предлагаю, чтобы одна из сестер играла ему музыку, - изрекла она. - Раз в наших силах только облегчить ему страдания перед смертью.</P>
<P>- Только лучше не та сестра, которая мучила арфу, когда нас вчера встречали, - пробормотала Отси Цепкорукая.</P>
<P>- Есть ли у вас что добавить, Отси? - спросила настоятельница. - Помимо музыкальной критики? </P>
<P>- Только одно, - ответила проводница, решив не извиняться за то, что должна противоречить ученым сестрам. - Сестра-врачевательница считает, что на дикари избили юношу и бросили умирать незадолго до того, как мы его нашли. Но это невозможно. Земля там плоская, как блин.</P>
<P>- Не понимаю, - сказала настоятельница.</P>
<P>- Он должен был пролежать дольше, чем полагает сестра-врачевательница, иначе я бы заметила тех, кто на него нападал. Прятаться им было негде: местность открытая, без деревьев и обозревалась вокруг на мили - так ярко светила луна.</P>
<P>- Да, странно, - согласилась настоятельница.</P>
<P>- Используете ли вы для лечения магию? </P>
<P>- Отси Цепкорукая! - укоризненно произнесла настоятельница. - У нас здесь унионистский монастырь. Такие вопросы! </P>
<P>Она устало закрыла глаза и потерла лоб скрюченными от артрита пальцами. С обеих сторон от ее почтенной фигуры сестра-врачевательница и сестра-травница молчаливо кивнули Отси. Да. Используем. То немногое, на что способны. Когда необходимо.</P>
<P>- Прежде чем отойти ко сну вчера вечером я вспомнила его имя, - продолжила мать-настоятельница. - Мальчика звали Лир. Он покинул монастырь вместе с сестрой Эль-Фаабой. Вернее с Эльфабой: она ведь так и не приняла постриг. Вы помните этого мальчика, сестра-врачевательница? </P>
<P>- Я тогда только прибыла сюда, - ответила та. - Я помню Эльфабу Тропп, но очень смутно. Мы не сошлись: ее угрюмое молчание казалось мне скорее враждебным, чем смиренным. О многочисленных здешних сиротах я помню и того меньше. Меня не интересуют дети, если только они не тяжело больны. Он был тяжело болен? </P>
<P>- Он болен сейчас, - сказала настоятельница. - И где-нибудь в своих мечтах, если его разум все еще способен порождать мечты, он наверняка ребенок.</P>
<P>- Очень трогательно, - проворчала сестра-врачевательница.</P>
<P>- Теперь, когда вы произнесли имя, я его вспомнила, - сказала Отси. - Не очень отчетливо, конечно. Прежде мне случалось делать по три-четыре рейса в год, а то, о чем мы говорим, было лет двенадцать, пятнадцать, если не восемнадцать назад. Немало детей усаживала я за это время в фургоны, немало и похоронила на обочинах, но его помню. Он был тихий, застенчивый мальчик и хвостиком ходил за Эльфабой, как за своей матерью. Она что, действительно была его мать? </P>
<P>- Сомнительно, очень сомнительно, - покачала головой сестра-врачевательница.</P>
<P>- А как же зеленоватые синяки? - напомнила сестра-травница.</P>
<P>- Когда мне стыдно, сестра, я краснею, но это не роднит меня с редиской, - сказала настоятельница. - Придется поспрашивать остальных. Старшие сестры, которые могли бы помнить Эльфабу, почти все уже умерли или впали в детство. Зато сестра-повариха, если только она не попивала втихую домашнего вина - хотя, может, и наоборот, именно если попивала, - должна кое-что знать. Она всегда подкармливала детей, крутящихся на кухонном дворике; возможно, она и вспомнит, откуда взялся Лир. Мы же тем временем, - и почтенная матрона встала, давая понять, что совещание окончилось, - сделаем для него все возможное, будь он хоть подкидышем бродяг, хоть ведьминым отродьем. Ведь когда человек при смерти, не так уж важно, от кого он родился, не правда ли? Теперь его ожидает новое рождение - рождение в Иной мир.</P>
<P>Она посмотрела на Отси слезящимися старческими глазами, и та поняла, что настоятельница сама с готовностью ждет своего избавления от этого мира и рождения в следующий. Настоятельница коснулась холодными руками ее лба, что означало благословение, прощение… и прощание.</P>
<P>- Ветер крепчает, - сказала Отси. - Если нам повезет проехать ближайшим бродом, к вечеру мы будем на другом берегу реки Гилликин.</P>
<P>- Да ускорит Безымянный Бог ваш путь, - проговорила настоятельница. Глаза ее затуманились, будто бы новой мыслью, и действительно, не успела еще Отси завязать ботинки, как услышала голос настоятельницы: </P>
<P>- А теперь, сестры, помогите мне подняться. Пойду проведаю нашего инвалида.</P>
<P>- Резвая старушка, - пробормотала Отси на ухо Набб.</P>
<P>- Давай убираться отсюда поскорее, - сказала Набб. - Как-то не хочется оставаться под одной крышей с сыном ведьмы, пусть даже это крыша святой обители.</P>
<P><B>5</B></P>
<P>Монастырские постройки, старейшие из которых насчитывали уже несколько сотен лет, располагались вокруг общего двора. Их простые формы и облицовка отражали поспешность, с которой возводилась обороноспособная обитель. Наверху бесконечной, как показалось настоятельнице, лестницы находился лазарет. В его чуланчике, преобразованном в кабинет, сестра-врачевательница держала свои книги и записи, а сестра-травница - склянки с настоями, настойками, мазями, порошками, реактивами. Низенькая, как все манчики, сестра-травница могла стоять в чулане в полный рост, тогда как для сестры-врачевательницы потолок был слишком низок. Выходило, что у одной соперницы есть свой кабинет, а у другой - нет. Грызня по этому поводу так и не утихала.</P>
<P>Лазарет располагался под крышей угловой башни. Прикрытый тяжелой дверью, он представлял собой просторное округлое помещение с узкими окнами-бойницами, обращенными в три стороны. Вместо стен и потолка вверх сходились конусом стропила. Взору лежачих больных открывался внутренний каркас крыши и покрывающий его настил. Вверху, под самой кровлей, водились летучие мыши, но они были чище многих больных, и их не трогали.</P>
<P>"Как будто попала внутрь остроконечной ведьминой шляпы", - подумала настоятельница, переводя дыхание.</P>
<P>В лазарете было две большие общие палаты. Палата справа от входа предназначалась для нищих и больных мирян; палата слева - для монтий. Настоятельница отодвинула занавеску, ведущую в правую палату, и вошла.</P>
<P>Лир - а настоятельница уже не сомневалась, что это он, - неподвижно лежал на высокой кровати, скорее как мертвец, чем как живой человек.</P>
<P>- Я смотрю, ему не дали подушку, - грозно прошептала настоятельница.</P>
<P>- Из-за шеи.</P>
<P>- Понимаю.</P>
<P>Больше смотреть было почти не на что. Руки и ноги прибинтованы к шинам, грудь обвязана, на голове повязка, из-под которой выбиваются черные, отмытые и смазанные ароматным маслом волосы. Через прорези в повязке видны закрытые глаза с длинными пушистыми ресницами.</P>
<P>- Что это вы его забинтовали всего, как обожженного? - поинтересовалась настоятельница.</P>
<P>- Много ссадин и поверхностных ран.</P>
<P>Настоятельница кивнула. Ее зрение было уже не таким, как раньше. Она нагнулась и внимательно вгляделась в закрытые глаза Лира. Потом взяла его левую руку и рассмотрела изломанные ногти. На ощупь рука была влажная, как голова скаркового сыра.</P>
<P>- Снимите с него набедренную повязку.</P>
<P>Сестра-врачевательница и сестра-травница удивленно переглянулись, но сделали, как было велено.</P>
<P>У настоятельницы не было случаев стать большим знатоком мужской анатомии, однако глядя на Лира, она не выказала ни любопытства, ни отвращения, только методично подвинула член и осмотрела мошонку. "Надо было взять с собой очки", - пробормотала она.</P>
<P>Ей потребовалась помощь, чтобы разогнуться.</P>
<P>- Хорошо, наденьте ее обратно, - сказала она.</P>
<P>Монтии повиновались.</P>
<P>- Я не буду просить вас, сестры, снять с него бинты и показать те синяки, о которых вы говорили - мне достаточно вашего слова. Однако заявляю вам и сегодня же запишу в наш монастырский журнал, что никаких зеленых пятен на коже я не наблюдаю. Я не потерплю разговоров, что в нашем монастыре находится… чудовище. Если вы были настолько нетактичны, что намекнули на это другим сестрам, немедленно скажите им, что ошиблись. Вам понятно? </P>
<P>Не дожидаясь ответа, она повернулась к юноше.</P>
<P>Сложно оценить человека по его безжизненному телу. Лицо мертвеца теряет благородство: оно ему больше ни к чему, - а Лир был уже почти мертвец, так близок к смерти, как только можно приблизиться, не потеряв мельчайшую надежду на выздоровление. В облике юноши не осталось ни волнения, ни покоя.</P>
<P>Он был молод и хорошо сложен - этого не могли скрыть даже повязки. Молодые тоже умирают, напомнила себе настоятельница, и иногда приветствуют смерть как избавительницу от мук. Ее вдруг наполнил безотчетный восторг от того, что она прожила такую долгую жизнь и даже теперь была здоровее этого умирающего мальчика.</P>
<P>- Мать-игуменья, что с вами? - спросила сестра-врачевательница.</P>
<P>- Пустяки. Съела что-нибудь, наверное.</P>
<P>Итак, осмотр не дал ничего конкретного. Настоятельница повернулась к выходу. Теперь нужно было переговорить с сестрой-поварихой, а потом перейти к следующим делам. Она вздохнула.</P>
<P>- Всем нам надлежит выполнять свои обязанности, - напомнила она сестре-травнице, поправлявшей постель больному, и сестре-врачевательнице, склонившейся над его пульсом. - Выполнять их сполна и не выходить за пределы.</P>
<P>- Да, мать-игуменья. - Они почтительно склонили головы.</P>
<P>"Ни волнения, ни покоя, - снова подумала настоятельница. - Как будто его душа сейчас не здесь. Тело еще не умерло, но душа его покинула. Как такое возможно?"</P>
<P>"Кощунство! - тут же обругала она себя. - Кощунство и шарлатанство!" И поспешила вниз по лестнице, насколько ей позволяли больные ноги.</P>
<P><B>6</B></P>
<P>Мать-настоятельница давно не бывала у сестры-поварихи. С желудком, расстроенным десятилетиями неумелой монастырской готовки, она не находила удовольствия в пище и ела лишь для того чтобы поддержать свое существование. Вот и сейчас мысль о кухне вызвала у нее легкую тошноту.</P>
<P>Расположенный на пути в Квадлинию, монастырь был приютом для многих квадлинских девушек, слишком некрасивых или невоспитанных для замужества и слишком глупых для простейших профессий: няньки, сиделки, воспитательницы. Иногда их забирали родственники, чаще девушки убегали из монастыря сами, повзрослев и отъевшись. В монастыре за исполнительность их брали помощницами на кухню. Неплохо бы посадить одну из таких девушек у постели Лира, подумалось настоятельнице.</P>
<P>- Сестра-повариха! - хрипло позвала она, с порога кухни. - Сестра-повариха! </P>
<P>Ответа не было, и настоятельница пустилась на поиски. В солнечном углу кухни несколько девушек сосредоточенно месили голыми коленками толстые куски хлебного теста. Такие простонародные привычки в монастыре не приветствовались, но настоятельница сделала вид, что не заметила. Она была не в настроении браниться.</P>
<P>Высоко на лестнице, мурлыча себе под нос и покачиваясь в такт мелодии, сестра-чашница заботливо поворачивала бутылки с монастырским вином.</P>
<P>- Боже милостивый, - пробормотала настоятельница и двинулась дальше.</P>
<P>Из кладовой бил обеденный запах: хлеб, корешки плеснецвета, старый скарковый сыр и мягкие синие маслины, от которых даже ослы отказывались. "С такой пищей не так-то сложно думать о высоком", - усмехнулась про себя настоятельница.</P>
<P>Дверь в сад была открыта. Тоненькие жемчужные деревца дрожали на ветру. Настоятельница вышла глотнуть свежего воздуха и полюбоваться на листья жемчужных деревьев, которые по осени становились цветом от гранитно-розового до лавандово-синего.</P>
<P>В изумрудной траве возле колодца примостились на своих фартуках три девушки-послушницы. Рядом с ними на кресле-каталке сидела параличная старуха, которую вывезли на прогулку. Старуху, на вид еще более древнюю и уж точно более немощную, чем мать-настоятельница, заботливо укрыли клетчатым пледом и низко, почти до бровей, опустили платок, чтобы ее не беспокоило утреннее солнце. Две послушницы лущили стручки жемчужного дерева, а третья водила пальцами по необычному музыкальному инструменту, вроде кифары, состоящему из двух перпендикулярных друг другу грифов, вдоль которых были натянуты струны. Извлекаемый звук напоминал скорее низкое жужжание, чем мелодией. Возможно, инструмент был расстроен. Или музыка слишком непривычна. Или музыкантша бездарна. Однако остальные послушницы не возражали и даже, похоже, получали удовольствия от заунывной музыки.</P>
<P>Завидев настоятельницу, послушницы вскочили на ноги, побросав свою работу в траву. Все трое были квадлинками.</P>
<P>- Пожалуйста, девушки, - слегка поморщилась настоятельница. - Не отвлекайтесь.</P>
<P>И, уже почтительным тоном, добавила: </P>
<P>- Доброго здоровья вам, матушка.</P>
<P>Старая монтия кивнула, но головы не подняла. Ее взор был сосредоточен на пальцах музицирующей девушки.</P>
<P>- Я пытаюсь найти сестру-повариху, - сказала настоятельница.</P>
<P>- Она в грибном погребе, собирает грибы для супа, - откликнулась одна из девушек. - Сходить за ней? </P>
<P>- Не нужно, - ответила настоятельница, оглядывая их. - Вы у нас первый год? </P>
<P>- Тсс! - сказала старуха.</P>
<P>Это шиканье настоятельнице не понравилось.</P>
<P>- Вы уже приняли постриг, девушки? - снова спросила она.</P>
<P>- Тсс! - повторила старуха. - Он уже близко.</P>
<P>- Послушайте, у меня дела… - возмутилась было настоятельница, но дряхлая монтия остановила ее поднятой морщинистой рукой. Ладонь была гладкая, без кожных узоров, без линий, по которым можно было бы прочесть историю, характер, судьбу, как будто вылизанная очищающим огнем.</P>
<P>Только у одной старухи такие ладони.</P>
<P>- Что у вас тут происходит, матушка Якль? - спросила настоятельница.</P>
<P>Старуха не ответила и даже не отвела взгляда от струн, только подняла согнутый палец к небу. Настоятельница повернулась. Сколько преданий знает история о посетителях с небес: от священного писания до безумных пророчеств. Небо сложно не заметить.</P>
<P>Палец Якль указывал, однако, не на небо, а на крону дерева, из-за которого вдруг словно бы извергся пенистый фонтан и ослепительная струя, будто стопка дамских вееров посыпавшихся из бельевого шкафа, хлынула вниз. Хлоп медно-желтых крыльев, мельканье красных пятен, золотые глаза на лобастой голове.</P>
<P>Красный феникс! Самец, судя по оперению. Эти птицы находились на грани полного исчезновения. Их последние известные гнездовья оставались на самом юге страны Оз, где обширные болота наконец сменялись труднопроходимым, почти не тронутым лесом миль семь шириной. Но откуда взяться фениксу здесь? Сбился ли он с пути? Помешался в уме от болезни? </P>
<P>Феникс опустился на середину инструмента, на котором играла девушка. Она вздрогнула от неожиданности: увлеченная музыкой, она и не заметила спускавшуюся птицу. Феникс повернул голову так, что сначала один, потом другой золотистый глаз обратился к настоятельнице.</P>
<P>- Если ищешь талант, - сказал феникс (вернее, Феникс, раз уж он умел говорить), - то вот он. За час, что я за ней наблюдаю, она не замечала ничего вокруг, кроме своей музыки.</P>
<P>Монахини на миг потеряли дар речи. Не то чтобы говорящие Птицы были такой уж диковиной, но они редко снисходили до разговоров с людьми. Да и что за чудо был этот Феникс! Хвост длинный, широким веером, как у индейки - и ведь представить только: таким же веером фениксы умеют распускать защитные перья по всему телу, превращаясь в парящий в воздухе сверкающий шар, отпугивающий хищников.</P>
<P>- Знаешь ли ты о мальчике, которого вчера сюда принесли? - спросила настоятельница, оправившись от удивления.</P>
<P>- Не знаю я никаких мальчиков. И вообще я не общаюсь с вашим племенем, - гордо ответствовал он и добавил, как для слепых: - Я - Красный Феникс.</P>
<P>Настоятельница не одобряла тщеславия в любых его проявлениях. Она повернулась к юной музыкантше.</P>
<P>- Как тебя зовут, дитя? </P>
<P>Девушка не ответила, только подняла глаза. Лицо у нее было не столько красным, как у многих квадлинов, сколько смуглым, и приятной формы, напоминающим по очертанию орех власодуба: широкий открытый лоб, высокие скулы, по-детски припухлые щеки и маленький, но твердый подбородок. Настоятельница, не особенно присматривавшаяся к новичкам, была удивлена.</P>
<P>Слишком красива, чтобы самой податься в монтии; значит, глупа.</P>
<P>- Она почти не говорит, - сказала одна из послушниц.</P>
<P>- Она три недели в монастыре, - добавила вторая. - Молится шепотом на непонятном для нас наречии. Такое впечатление, что она не может разговаривать громко.</P>
<P>- Ничего, Безымянный Бог все равно слышит. Откуда ты, дитя? </P>
<P>- Это должна знать сестра-повариха, - сказала первая послушница.</P>
<P>- Вставай же, дитя, вставай, тебя избрал Красный Феникс. Ты не говоришь, но понимаешь наш язык; это-то мне и нужно.</P>
<P>Настоятельница протянула руку, и музыкантша нехотя поднялась. Феникс спорхнул на траву и стал искаться у себя в перьях.</P>
<P>- Может, послать за ароматной водой или что-нибудь еще предложить с дороги? - спросила настоятельница. - Нечасто нас посещают такие гости. Ты первый.</P>
<P>- Я всего лишь пролетал мимо, - объяснил Феникс. - У нас на западе Совет. Но меня привлекла музыка.</P>
<P>- Ты любишь музыку? </P>
<P>- Если бы я любил музыку, то точно бы не спустился - разве девочка хорошо играет? Нет, музыки я не люблю, она сбивает меня с пути, однако мне захотелось снова посмотреть на инструмент, который производит такие звуки. Когда-то очень давно я видел его и совсем было забыл. Спасибо за гостеприимство, но мне ничего не нужно, только немного отдыха.</P>
<P>Феникс посмотрел на робкую музыкантшу в бледно-серых послушнических юбках.</P>
<P>- А она у вас загадка, - сказал он.</P>
<P>- Попался! - вскричала сестра-повариха, подкравшись сзади и набросив на Феникса сеть. Тот забился, поднял истошный вопль. Глазки на его роскошных перьях перекосились.</P>
<P>- Ага, фениксные котлеты! - победно воскликнула сестра-повариха. - У меня как раз есть рецепт.</P>
<P>- Отпусти его, - сказала Якль.</P>
<P>Этот командный тон покоробил настоятельницу. Она понимала, что думает сейчас повариха. Фениксные котлеты, да с маслицем, с эстрагонной горчичкой и молодой картошечкой, запеченной на том же противне… </P>
<P>- Отпусти его, - сказала настоятельница голосом более властным, чем Якль.</P>
<P>- Шутите? - не поверила сестра-повариха. - Я пятнадцать минут кралась к этой птице и при своем остеохондрозе умудрилась ее поймать - и вы говорите "отпусти его"?!</P>
<P>- Вы ставите под сомнение мои слова? </P>
<P>- Скорее ваш здравый смысл, - горько сказала сестра-повариха. Она развернула сеть, и Красный Феникс взмыл в воздух, изрыгая проклятья.</P>
<P>- Он летит на Совет, - пояснила Якль.</P>
<P>- Хватит, - сказала настоятельница. - Довольно об этом. Кто эта девушка, сестра-повариха? Откуда она у нас? </P>
<P>- Кандела, - проскрежетала повариха сквозь стиснутые от досады зубы. - Ее тут дядя на год оставил. Или она к тому времени станет монтией, или он заберет ее обратно. Я взяла ее к себе на кухню. Хлопот с ней мало, трепать языком с другими девчонками она не может, зато подливку из костного мозга готовит первый сорт. Я определила ее к сестре-соуснице, чтоб занимались жарким к предстоящему празднику.</P>
<P>- Сможете без нее обойтись? </P>
<P>- Лучше спросили бы, могу ли я обойтись без феникса, и я бы ответила - нет.</P>
<P>- Мы не едим Зверей, - напомнила настоятельница. - Хоть времена и изменились, наш устав остается тем же. И в нем написано не есть ничего, что может разговаривать с нами. И если я услышу, что вы, сестра, режете Зверей за моей спиной… </P>
<P>- Мне будет без нее сложно, - поспешно сказала повариха, кивнув на музыкантшу, - но если она унесет свой доминьон с собой, то так и быть, забирайте.</P>
<P>- Так вот это как называется! Доминьон. Я читала о них, но никогда еще не видела. Пойдем, дитя, бери свой доминьон.</P>
<P>Настоятельница поманила девушку, искривив строгий рот в подобие ласковой улыбки. Девушка поднялась и так доверчиво взяла настоятельницу за руку, что остальные послушницы фыркнули. Ну точно, простушка.</P>
<P>- Я еще хотела спросить вас, сестра, что вы помните о послушнице, которая когда-то у нас жила, - об Эльфабе, девушке со странной зеленой кожей.</P>
<P>- До меня было, - бросила сестра-повариха и ушла.</P>
<P>Старуха Якль почесала переносицу и зевнула. С неба все еще ругался Красный Феникс. Он кружил вокруг башен монастыря и теперь, в безопасности, проникался благородным гневом. С земли он казался каплей крови над лазаретом.</P>
<P>- Так значит, мальчик вернулся в монастырь? - спросила Якль, откинув с головы платок и подняв на настоятельницу мутные, затянутые катарактой глаза. - А метлу он с собой принес? </P>
<P><B>7</B></P>
<P>Опять ступеньки! Бедные ее суставы! Теперь без долгого послеобеденного отдыха не обойтись. Переборов себя, настоятельница ступила на лестницу, и Кандела услужливо подала ей руку. Это хорошо: значит, девочка не безнадежно глупа.</P>
<P>Солнце поднялось уже высоко, прогрело воздух в лазарете и не светило в окна. Юноша лежал, как и прежде, недвижимый и аккуратно укрытый одеялами. По обе стороны от его кровати сидели сестра-травница и сестра-врачевательница, каждая за своим делом: первая толкла травы в ступке, вторая вела историю болезни.</P>
<P>- Знаете эту послушницу? - спросила их настоятельница.</P>
<P>Сестры вопросительно посмотрели на нее.</P>
<P>- Ее зовут Кандела, и она играла на доминьоне на кухонном дворе. Похоже, у нее есть кое-какие способности к музыке; может быть, сидя здесь с Лиром, она их разовьет. Кандела, познакомься с сестрой-врачевательницей и сестрой-травницей. Ты наверняка видела их хотя бы в церкви и трапезной.</P>
<P>Монтии не обязаны были кланяться, но когда не поклонилась и Кандела, смущенная сестра-травница неуверенно качнулась вперед - понимай, как знаешь.</P>
<P>- У меня есть более для вас дело поважнее, чем неусыпный присмотр за нашим гостем, - сказала настоятельница сестрам.</P>
<P>- Но, мать-игуменья, - возразила сестра-врачевательница. - Не хочу перечить вам, и все же должна с почтением напомнить, что как вы руководите духом нашей обители, так и я отвечаю за здоровье каждой живущей в ней души.</P>
<P>- И говоря о здоровье… - подхватила сестра-травница, однако настоятельница нетерпеливо подняла руку.</P>
<P>- Никаких возражений. Кандела девушка простая, но она вполне способна сидеть здесь у постели больного. Она понимает мои поручения. Если он вымолвит хоть слово, она немедленно даст кому-нибудь знать. Ну, а пока она вспомнит свои гаммы и, может быть, улучшит свою игру. Если Лиру суждено умереть, то пусть его баюкают звуки доминьона. Таково мое мнение.</P>
<P>И настоятельница сложила руки в старинный ритуальный жест, означающий "да будет так" или, в зависимости от выражения говорящего, "возражений не потерплю".</P>
<P>Сестра-травница не отступала.</P>
<P>- Я хорошо знаю эту новенькую, у нее не хватает ума даже уйти под крышу с дождя. Вы делаете ужасную ошибку… </P>
<P>- В кои-то веки сестра-травница права, - поддержала сестра-врачевательница. - Если нагноятся раны или разовьется осложнение… </P>
<P>- У меня припасена для вас другая работа, - оборвала их настоятельница. - И ваше невыносимое упорство лишний раз доказывает, что вы-то мне для нее и нужны.</P>
<P>Они замолчали, разбираемые обидой и любопытством.</P>
<P>- Я вам еще не рассказывала, что узнала о трех молодых монтиях из Изумрудного города, которые не так давно здесь останавливались. Их убили по дороге и срезали лица. Надо выяснить, кто и зачем это сделал.</P>
<P>Настоятельница повернулась.</P>
<P>- Заканчивайте с лекарствами и следуйте за мной. Я вздремну вместо обеда, и мы соберемся в моей келье, когда окончатся послеобеденные молитвы. Да, и не забудьте снова наложить лечебные заклинания, чтоб они действовали хотя бы до вечера.</P>
<P>Она не была знакома с их профессией - откуда же она узнала об этих запрещенных заклинаниях? Видимо, потому она и настоятельница, - решили сестры. Пусть она не знает медицины, зато знает женщин.</P>
<P>Им оставалось только подчиниться. Настоятельница спускалась чуть впереди, и на губах ее играла победная улыбка. Хорошие они сестры, эти лекарки, вот только любопытны до смерти, как и все остальные в обители. Чем бы ни был болен Лир, какой бы исход его ни ожидал, ему будет легче без их удушливого внимания.</P>
<P>Настоятельница остановилась, чтобы перевести дух. Убийственные ступеньки. Сестры почтительно застыли и ждали, пока она отдувалась. "Женское упрямство! - думала настоятельница. - Что эти две, что я. Если кто и справится с заданием, то это они. Храни их господь!"</P>
<P>А зачем вообще я подвергаю моих дорогих сестер опасности? Из-за того что другая настоятельница в Изумрудном городе безответственно послала молодых несмышленых монашек к дикарям, не позаботившись даже о проводнике! Вместо Отси Цепкорукой у них была одна лишь вера, невинность и смелость, порожденная глупостью. Будь проклят Изумрудный город за то, что сидит на нашей шее! Будь прокляты эти монастырские тряпки за то, что идут на поводу у правительства! </P>
<P>Она не стала просить прощения у Безымянного Бога за свои мысли. Она заработала право на проклятия. Когда они заслужены.</P>
<P><B>8</B></P>
<P>Кандела лишь мельком взглянула на Лира. Она сидела на плетеном стуле и перебирала мозолистыми пальцами верхние струны доминьона. Нижние струны чуть слышно гудели, производя скорее сотрясение воздуха, чем истинный звук. За окном бежали легкие облачка, время от времени заслоняя солнце, и свет волнами солнечного прибоя то тускнел, то вновь наполнял палату.</P>
<P>Холодало.</P>
<P>Кандела предоставила пальцам полную свободу. Она не только была умелой музыкантшей (как бы там ни жаловалась сестра-повариха), но и чувствовала в себе призвание к музыке. Увы, ее доминьон был сломан и не мог больше ни петь, ни смеяться, ни плакать, и лишь чтобы не потерять сноровку она продолжала водить пальцами вдоль перекрещенных грифов. Монотонная, недооформленная мелодия никого не могла утешить - это Кандела прекрасно понимала. И все равно она будет играть, извлекая из инструмента тягучее жужжание. Слишком хорошо помнила девушка Красного Феникса: ведь это она своей игрой заставила его спуститься с небес. То ли еще она сумеет! </P>


<P align=center><a href="http://bakanov.org/">Школа перевода В.Баканова</a></P>