Перевод Юлии Фокиной

Карен Квинн

ЛИГА ЮНОГО ПЛЮЩА: ЗАПИСКИ ПОСВЯЩЕННОЙ

Моей маме Шери Недлер, которая сама может всё и меня убедила, что я тоже могу.

Моему папе и ангелу-хранителю Сонни Недлеру.

Я чувствую себя Богом поцелованной.

ЧАСТЬ I

ЛИМУЗИН ЗДЕСЬ БОЛЬШЕ НЕ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ

1. Девушка с Парк-авеню

Конрад требовал, чтобы все явились на ковер ровно к семи пятнадцати утра. Никаких исключений. Мало ли, что у вас дети. По мнению Конрада, давать матерям поблажку – сексизм. Как говорится, сытый голодного не разумеет. У Конрада в распоряжении неработающая жена и две няньки, причем не приходящие – есть кого утром напрячь. А мне всё самой приходится. Собаку погулять, дочек одеть, завтрак приготовить, со стола убрать, плетение кос отследить, застилание постелей проконтролировать, тетрадку с домашним заданием найти, ранцы укомплектовать, а мимоходом саму себя из-под одеяла вытащить, в душ загнать, одеть, накрасить и за дверь выставить.

Второй этап гонки имеет место уже на улице: поймать такси, забросить Сэра Элтона в собачью группу очень сильно продленного дня, а девочек – в дорогущую школу с программой «Ранняя пташка». Если всё успеть к семи, времени как раз остается доскакать до поворота с Восемьдесят шестой на Лекс и оттуда метнуться на Фултон-стрит. Там спрыгнуть с поезда, сунуть доллар в кружку с надписью «Я ГОЛОДНАЯ, ПОДАЙТЕ НА ХЛЕБУШЕК», проскользнуть в стеклянную дверь, ворваться в лифт, который доставит меня в мой банк, только предварительно сделать остановку в «Старбакс» (некрепкий кофе с заменителем сахара и бейгл* на вынос). Если мой зад обрушивается в офисное кресло прежде, чем на часах вспыхивают роковые 7:45, можно торжествовать победу.

---------сноска-------------------------------------------------------------------------------

* Бейгл – выпечка наподобие бублика из предварительно отваренного дрожжевого теста. – Здесь и далее примечания переводчика.

-------------------------------------------------------------------------------------------------

Если брать техническую сторону вопроса, мой безработный муж вполне мог бы поучаствовать в утренней гонке. Я имею в виду, мог бы физически, когда бы не утверждал, что нуждается в здоровом крепком сне до девяти утра. Знаю, знаю: следует быть построже. Только, поверьте, скандал с Кэдом требует очень серьезных энергозатрат. Кэд торчит дома уже восемь месяцев. Он работал в «Беар Стернс» трейдером ценных бумаг, а уволили его, когда он неверно оценил задолженность российского правительства. Кэд упорствует в прежнем образе жизни. Например, хотел нанять утреннюю прислугу; я же, учитывая наши финансы и тот факт, что мы оба проводим с девочками непростительно мало времени, воспротивилась. Вдобавок надо смотреть правде в глаза: какой мужчина возьмет на себя ответственность за утренний марафон? Конечно, бывают исключения – в параллельном мире.

В то судьбоносное утро мне хотелось просто свернуться калачиком в своей теплой постели от «Дуксианы». У меня настоящая пуховая перина и пуховое же стеганное одеяло (всё куплено в «Ковёр и дом от альфы до омеги» по цене малолитражного авто). Однако я в срок завершила утренние дела, да еще успела пошарить на сайте «Дуэйн Рид»* на предмет лака для волос с блестками, который Скайла и Кейт попросили к Хануке. На двадцать первом этаже здания банка «Миоки», в каковом банке я занимала должность вице-президента, я оказалась ровно в 7:47 и с ощущением, что рабочий день уже закончен.

--------сноска---------------------------------------------------------------------------------

* Дуэйн Рид (Duane Reade) – крупная фармацевтическая сеть.

--------------------------------------------------------------------------------------------------

Свет в кабинете зажегся автоматически – на открытую дверь среагировал. Я повесила пальто на дверной крючок и привычно пересчитала в уме жертвы, которых мне стоила привилегия иметь эту самую дверь, а не стол в многоместном аквариуме. Последние полгода я курировала рискованный проект под кодовым названием «Бычий вклад» и торчала на работе до девяти, а то и до десяти вечера всю неделю да еще по нескольку часов в выходные. Ради тестирования системы я пропустила вечеринку в честь дня рождения шестилетней дочки. Я пол-отпуска провела за разгребанием проблем «Бычьего вклада» – а кто бы, кроме меня, их разгреб? Я не поехала на вечер встречи по случаю пятнадцатилетия выпуска бизнес-школы, потому что двое членов моей команды внезапно уволились, и Конрад велел мне остаться в Нью-Йорке искать замену. Зато предполагалось, что «Бычий вклад» задаст моей карьере нездешнее ускорение, каковое ускорение выльется в долгожданное и заслуженное повышение.

В то время как руки мои доставали из бумажного пакета намазанный маслом бейгл, взгляд упал на бело-бежевый стикер, приклеенный точнехонько по центру спинки стула. Ну правильно, чтобы потом не говорила, будто не видела.

ЗАЙДИ НЕМЕДЛЕННО. КОНРАД

Конрад – это мой безнадежно амбициозный и зависимый от лекарственных препаратов босс. Ну, знаете, из разряда золотых корпоративных мальчиков с грамотно поставленной улыбкой, личным преподавателем ораторского искусства, личным шофером и помощником для помощника для личного помощника. За всё, разумеется, платит компания: Конрадово время – деньги. В отличие от других золотых корпоративных мальчиков, вывески которых тянут максимум на героев-любовников в мыльной опере, от Конрадовой красоты захватывает дух. Скомпонуйте в воображении лучшие черты Брэда Питта, Пирса Броснана и Роберта Редфорда, только не забудьте галстук-бабочку от Бриони. И будет вам Конрад, белокурый, синеглазый Адонис, вот уже семь счастливых лет публикуемый на обложке ежегодного финансового отчета. В кулуарах Конрада называют Мордашкой. Путь его наверх, конечно, не был выложен розами – скорее, позами.

Стикер вызвал у меня мандраж. Вообще-то Конрад иначе изъявляет желание со мной пообщаться. Весть приходит от Конрадова секретаря – несостоявшегося либреттиста. «Айви, Конрад хочет тебя видеть. Немедленно. Ты можешь отложить всееееее дела и подняться на шестидесятый этаж?»

«А он лекарства свои принял?» – обычно спрашивала я. Конрадовы непосредственные подчиненные не смели к нему сунуться, пока он не тяпнет ежедневную дозу «Веллбутрина». Иначе хороши бы они были.

«Наверняка не знаю, только Эд вышел в слезах».

При таком раскладе я, как правило, тянула время. Однако сегодня передо мной была предельно лаконичная записка. Стоп: под ней еще одна. Я пробежала глазами заголовок:

Кому: Конраду Кавалеру

От: Дрейтона Галкера

Касательно: рекомендации по оптимизации

«Конрад, я тут подумал, с нашими пятью миллионами долларов всем следует озаботиться проблемой экономии. Мы могли бы решить эту проблему, если бы сократили отдел, которым руководит Айви Эймс, и слили бы его с моим отделом. Назвать можно было бы «Центр эксклюзивного маркетинга». Моя команда выполняет те же функции, что и команда Айви, только на международной основе, а значит, гораздо быстрее. Ты мог бы упразднить должность самой Айви плюс двух ее непосредственных подчиненных, сэкономить $700 на зарплатах, бонусах, командировочных и представительских расходах, размещении, etc. Мы бы заменили ее центр обслуживания вызовов на телерекламодателей в Индии, таким образом сэкономили бы еще $2,5 миллиона. Мы распустили мою группу по привлечению клиентов, у меня теперь меньше на 26 голов и на $7 миллионов в расходах. А еще у меня дар совмещать несколько функций, вдобавок имеются бюджетные возможности абсорбировать расходы. Мы оба могли бы выгадать.

Как тебе мое предложение?»

Черт, подумала я.

Села, крутнулась в кресле. Из окна открывался великолепный вид на Нью-йоркскую гавань – я его месяцами игнорировала. Щеки горели, сердце больно колотилось о ребра. Я машинально взяла бумажный пакет из-под бейгла, сунула туда нос и задышала – никто же не видит. Дыши, Айви, дыши, увещевала я сама себя. Вдохнула крошку и с трудом сдержала кашель.

Зазвонил телефон. Желудок скукожился где-то между солнечным сплетением и горлом. На экранчике загорелся номер Конрадова секретаря.

– Конрад хочет тебя видеть, – с пафосом произнесли в трубке. – Велел принести записку.

– Сейчас приду. Он лекарство принял?

– Я лично ему отнес. Конрад сегодня крайне расстроен. – «Расстроен» прозвучало как «раз строен».

До Конрадова кабинета пять минут и тридцать девять этажей. Конрад провел меня в приемную и указал на кресло, обитое искусственно состаренной коричневой кожей – оно у него для посетителей. Проклятье. Знала бы, что придется идти к Конраду, оделась бы получше. Я скверно вписывалась в компанию Конрадова костюма от Хьюго Босс (знаете, такие, с нарочитой намёткой?), красного галстука-бабочки, персидских ковров и неподдельного Шагала.

– Слушай, – с места в карьер начал Конрад, – я сегодня получил записку от Дрейтона. Скажи свое веское слово, прежде чем я начну действовать. Итак, каковы твои соображения?

«Думай быстро. Очень быстро. Выдай что-нибудь умное».

– Нелепая мысль, – начала я.

«Слишком отдает самообороной. Спокооооойнее».

– Международные методы ведения «маркетинга» кардинально отличаются от отечественных. Если мы с Дрейтоном оба выполняем функции «маркетологов», это еще не значит, что мы занимаемся «маркетингом» одинаково. – Слово «маркетинг» и производные я закавычивала жестом. Бред, конечно.

– Вдобавок, – продолжила я, – Дрейтон нанимает стажеров, которые собственную задницу от локтя не отличат. А у меня – опытные профессионалы. Если уж на то пошло, надо Дрейтонов отдел слить с моим, а не наоборот. Вот тогда мы действительно сократим расходы.

– Не уверен, что это и есть ответ, – протянул Конрад. – И всё же Дрейтон подал хорошую мысль. Вывали ему свои возражения и посмотри на реакцию. Выскажись, кто, по-твоему, должен дирижировать и кого лучше сократить. Мне надо сэкономить пять миллионов, а ты будешь героиней, если спасешь несколько голов.

«Всю жизнь мечтала, – мрачно подумала я, – стать безработной героиней».

Дрейтонов абордаж угрожал самому моему нахождению в «Миоки», но я привычно изобразила радение о благополучии компании. Первое правило выживания в крупной корпорации: веди себя так, будто поддерживаешь начинания врага, за спиной же у него делай всё, чтобы уничтожить эти начинания, а в идеале – и их инициатора.

– Отлично придумано, Конрад. Прямо сейчас позвоню Дрейтону, – выдала я с хорошо отрепетированным энтузиазмом

К двадцать первому этажу сердцебиение удалось унять. Я думала о выходном пособии на четырнадцать месяцев – я его получу, если меня уволят. Также я получу передышку, возможность сбросить фунтов двадцать, освоить программу TiVo и, пожалуй, даже взять пару-тройку уроков в Центре Каббалы.

Я набрала Дрейтонов внутренний номер, и Дрейтон, что странно при наличии определителя, сразу снял трубку.

– Привет, Дрейтон, – бодро начала я. – Как поживает Би?

Би – его семилетняя дочка, они с моей Скайлой закадычные подружки. Вместе ходят в «Балморал», лучшую школу для девочек на Манхэттене. Никогда не думала, что Дрейтон окажется таким скользким типом. Не далее как прошлой весной мы с Кэдмоном были на вечеринке в честь дня рождения Дрейтоновой высокозатратной жены Сэсси. Вечеринка имела место в отеле «Пэлес». По заказу Дрейтона огромный танцзал стилизовали под Таймс-сквер в канун Нового года. Были неоновые рекламы, подсвеченные указатели поворотов, карикатуристы и бомжи, сыгранные по системе Станиславского. Сэсси, как Золушка, исчезла в полночь. Майкл Кроуфорд исполнял бродвейские хиты. Вместо сорока свечей присутствовали сорок тортов, испеченных в самой модной кондитерской Манхэттена. Мы с Кэдом всего несколько недель назад приглашали чету Галкер в «Ле Бернардин» – в качестве ответного жеста. Тогда я думала, мы друзья.

– Би? Отлично поживает. Очень мило, что ты интересуешься, – отвечал Дрейтон. С оксфордским акцентом. – Ждет не дождется своего дня рождения. Ей обещана вечеринка. Скайла придет?

– Разумеется. Сэсси говорила, вы устраиваете танцевальный вечер?

– Да. Мы только что заказали Клэя Айкена.

– Разве Клэй Айкен выступает на вечеринках для восьмилетних девочек?

– Обычно не выступает. Но крестный нашей Беатрисы – президент его студии звукозаписи, вот Айкен и согласился. Для наших ангелочков ничего не жалко, верно?

– Абсолютно ничего… Послушай, Дрейтон, я тут прочитала записку, ну, ту, которую ты Конраду адресовал. По-моему, тебя посетила светлая мысль. Только, мне кажется, можно добиться тех же результатов без сокращения менеджеров высшего звена. В любом случае, Конрад посоветовал нам с тобой вместе подумать о слиянии наших отделов.

– Всенепременно, – с чувством произнес Дрейтон. – Мне бы хотелось начать обсуждение прямо сейчас. Проблема в том, что я три дня буду вне зоны доступа – в четверг улетаю в Лондон, хочу навестить отца. У него диагностировали сердечную недостаточность.

– О Боже! Вот кошмар-то! – Я голосом изобразила сочувствие. – То же самое было у моей матери. Она умерла в прошлом году.

– Мои соболезнования. Я вернусь через неделю. Будем пока ориентироваться на час дня на четырнадцатое число. Уверен, мы придем к полному консенсусу.

– Хорошо, – сказала я, стараясь не думать о том, что Дрейтон подразумевает под консенсусом. – Только будь добр, ничего не предпринимай до нашего разговора. Мы должны действовать вместе.

– Вне всякого сомнения, – обещал Дрейтон. – Значит, до следующей недели. Целую.

Поцелуй мой зад. Дрейтон вот уж лет двадцать как не живет в Великобритании. Мы тут, в Америке, обычно говорим «Пока», если кто не заметил.

За счет клише «Лучшее место работы», частых и разнообразно преподносимых совещаний, тренажерных залов, а также разрекламированных (хотя и редко используемых) программ на выходные, крупные корпорации производят впечатление этаких бастионов справедливости, последних оплотов сострадания. Впечатление ложное. Дня не проходит, чтобы сотруднику не спустили директиву разработать план оптимизации, предусматривающий его собственное сокращение. Предполагается, что всякий, кто дорос до должности вице-президента, и вообще уже дорос. Ненавижу такой подход.

– Бонни, – сказала я своей помощнице, надевая пальто, – у меня деловая встреча у черта на куличках. Буду после обеда, а может, и завтра, смотря как пойдет.

И поехала в «Барниз».

***

На следующее утро состояние у меня было подозрительно спокойное. Кэдмон, бывший профи в вопросах внутрикорпоративной политики, убедил меня, что одеяло я таки перетяну. Я разработала хитроумный план по уничтожению Дрейтона. Пока он квохчет в Лондоне над болящим папочкой, я приберу к рукам его отдел. Каждый знает: Дрейтон – легковес, в то время как Айви Эймс – динамо-машина. Именно такого поворота событий мне и не хватало, именно его я и ждала. Теперь получу огромный отдел и кабинет на шестидесятом этаже. В приступе оптимизма я едва не захихикала.

На спинке стула обнаружился новый бело-бежевый стикер.

ЗАЙДИ НЕМЕДЛЕННО. КОНРАД.

И опять к стикеру была прицеплена записка. Вот черт.

Я уселась за стол и стала читать:

Кому: Конраду Кавалеру

От: Дрейтона Галкера

Касательно: рекомендации по оптимизации

«Очень рад, что ты поддерживаешь мое предложение по слиянию двух отделов маркетинга в один, мой. Вчера говорил с Айви Эймс. Она сочла мою идею великолепной. Я взял на себя смелость разработать план расширения (см. ниже). Также прилагаю обещанные новые списки сотрудников и отчет о прибылях и убытках, где показано, сколько мы сэкономим в результате слияния. Зайду в отдел кадров. Выходное пособие для Айви и ее непосредственных подчиненных будет у тебя к десяти утра.

Сообщи о своем решении. Предлагаю устроить всё как можно скорее, чтобы не тащить хвосты в новый фискальный год. Разумеется, последнее слово за тобой».

2. Быстрее, чем леди снимает сорочку

Я пролистала Дрейтонов отчет и приложения. Мучительные подробности не оставили сомнений в предрешенности моей судьбы. Было ясно: Конрад с Дрейтоном всё спланировали. Предвосхитили мой блистательный маневр. Куда я только смотрела? Просто Конрад таким изощренным способом поставил меня в известность о моем же увольнении. Типа: каков будет ваш положительный ответ. Ну, чтобы потом не шумела.

Да, я свою работу ненавидела. Да, моя должность опротивела мне прежде, чем я ее заняла. Отвращение росло с годами. Однако при чем тут увольнение?

Давай, думай, да побыстрее. Как сохранить за собой место? Я огляделась в поисках зачитанного до дыр «Искусства войны». Должна же быть некая стратегия для данного конкретного случая. Может, я еще поборюсь. Может, не всё потеряно.

Черт, слишком поздно. Мне ли не знать. Я эту пьесу сотню раз смотрела, я понимаю: моей карьере в «Миоки» конец. Я сама так с соперниками поступала. Уж если принтер в отделе кадров выплюнул лист с шапкой «Выходное пособие для Айви Эймс», значит, песенка моя спета.

Может, мне всё приснилось? Не далее как в прошлом году мы с Кэдмоном на двоих заработали почти два миллиона. Купили роскошную квартиру на Парк-авеню, имели нянек семь дней в неделю и снимали загородный дом в Хэмптонс. Потом, в марте, Кэдмона уволили. Теперь деньги зарабатывала только я. Мы настолько подсели на соответствующий образ жизни, что и не подумали снизить планку. Нам казалось, не сегодня-завтра Кэдмону предложат новую должность, лучше прежней. Не предлагали.

Я метнулась к компьютеру и набросала наши расходы. На чем бы сэкономить? Посмотрим… ипотека ($120000), обучение девочек ($50000), школьные поборы ($25000), репетиторы ($15000), празднование дней рождения ($22000), летний лагерь ($14000), частные уроки ($20000), аренда дома в Хэмптонс ($60000), горнолыжный курорт ($15000), автомобили и аренда гаража ($35000), покупка и пошив одежды, химчистка ($50000), личные тренеры, инструктор по йоге, диетолог ($28000), развлечения, цветы, еда на дом ($60000), группа собачьего продленного дня, массаж, стрижка, маникюр для Сэра Элтона ($24000), мой стилист ($12000), мои маникюр и педикюр ($5200), мой психоаналитик ($24000), мой тренер по оптимизации жизненной энергии ($18000), автосервис ($4000), няни и горничная ($74000), ботокс, коллаген, лазерная эпиляция ($18000), чаевые и подарки коллегам ($4000). А также прорва прочих расходов – на еду, на страховку, на электроэнергию, на телефон, на кабельное, на врачей. По отдельности мелочи, на них и внимания не обращаешь, а вместе набегает кругленькая сумма. Меня охватило отчаяние. Я поняла: к прежней жизни возврата не будет. Что самое скверное, ни я, ни Кэдмон не привыкли ни в чем себе отказывать. Я не представляла, какую бюджетную статью сократить и тем более вычеркнуть.

Я тупо смотрела на цифры. В глазах копились слезы, переливались через край, текли по щекам. В горле стоял ком величиной с мячик для гольфа. «Перестань. Немедленно перестань плакать. Ты взрослая женщина».

Из столбняка меня вывел телефонный звонок. Я глубоко вдохнула и взяла трубку.

Звонил секретарь-либреттист.

– Айви, тебя Конрад вызывает. Через пять минут сможешь?

– Смогу. Он лекарство принял?

– Два часа назад.

По пути к Конраду я заскочила в уборную. Вот блин. Под каждым глазом по фонарю от растекшейся туши. В таком виде никому нельзя показываться. Я принялась глубоко дышать, плеснула в лицо холодной воды – в общем, сделала всё возможное, чтобы собраться в кучку.

Конрад продержал меня в приемной добрых полчаса. Я прикрылась выпуском «Муниципальных облигаций», статьей о корпоративных процентных ставках. В Конрадову дверь сунул голову очередной исполнительный вице-президент, Конрад милостиво кивнул. Через сорок пять минут очередь дошла и до Айви Эймс. Меня не отпускало чувство, что сейчас подлипала-секретарь затянет «Покойник встал из гроба» – на таких ватных ногах я прошествовала к Конраду.

– Ну, Айви, я вижу, ты не против слияния своего отдела с отделом Дрейтона, – начал Конрад. – Прими мою благодарность. Ты – настоящий член команды, бескорыстный, умеющей самоустраниться, болеющий за общее дело. – (В среде менеджеров высшего звена банка «Миоки» принято изъясняться на жаргоне бейсбольных комментаторов.)

– Нет, Конрад, ситуация немножко другая. Дрейтон просил меня подождать неделю, а потом вместе проработать детали, и я…

– Ты имеешь в виду, что не говорила Дрейтону, будто считаешь его идею блистательной?

– Нет, я сказала, что идея мне нравится, только я хочу как следует ее обдумать и обсудить вместе с ним, но он не может, потому что сейчас вне зоны доступа…

– Какая зона доступа? Я виделся с Дрейтоном не далее как вчера. Ладно, проехали. Так я о чем: мне надо уволить несколько человек, чтобы сэкономить пять миллионов, а ситуация – лучше не придумаешь. Согласна?

– Ну, да, конечно, ситуация для сокращения расходов удобная, только у меня в отделе сплошь опытные подающие. А Дрейтон хочет нанять салаг, которые и по-английски-то двух слов не свяжут. – Я намеренно использовала бейсбольную терминологию – может, хоть она Конрада проймет.

– Айви, в целях сокращения расходов мы вообще вынуждены снижать планку. Незаменимых нет. Времена сейчас тяжелые. Приходится изобретать новые схемы, сметать старые ограничения, мыслить за пределами квадрата, не разевать рот на те плоды, что на верхушке зреют, принимать нестандартные решения, самоустраняться при необходимости, и так далее, и тому подобное. Не до жиру, короче.

– Да, – промямлила я. Совсем забыла, какой Конрад у нас гигант мысли.

– Если понадобятся рекомендации, – продолжал Конрад, – позвони. И знаешь что еще я тебе скажу? А скажу я тебе вот что: ты – молодец. Далеко не каждый сотрудник поставит интересы банка – банка, который нам дом родной – превыше собственных интересов. Ты редкая птица, Айви Эймс.

– Спасибо, Конрад, на добром слове. – Я с минуту поколебалась, но всё же выдала фразу, вертевшуюся на языке. В конце концов, два раза подряд он меня не уволит. – Могу я тебя кое о чем спросить?

– Разумеется. – Конрад сделал заботливое лицо.

– Мне кажется, ты уже давно прикидываешь, как бы половчее от меня избавиться.

Конрадово молчание подтвердило догадку.

– Если так, почему ты меня эксплуатировал на «Бычьем вкладе»? Я день и ночь работала, а ты думал «Успеть бы до Рождества ее сбагрить». Теперь мне премия не грозит. Моя премия – две трети от компенсации. А у меня дети, между прочим.

– Айви, Айви! Ну как ты не понимаешь! – покачал головой Конрад. – Скажи я тебе полгода назад, что намерен тебя пробросить, где был бы твой энтузиазм? Ты бы работала над «Бычьим вкладом» спустя рукава. Так ведь? – «Ежу понятно» в конце предложения подразумевалось.

– А совесть, значит, тебя не мучает?

– Совесть? – Несколько мгновений Конрад пребывал в замешательстве. – Айви, мы тут вообще-то бизнесом занимаемся. Может, ты и продвинула проект, но своим рождением идея обязана моей дальновидности. Ты только завершила уже начатое. Твои действия должны быть вознаграждены и будут вознаграждены. Хоть ты и не получишь бонуса, я расскажу всякому, кто потребует рекомендаций, как профессионально ты справилась с задачей. Ты сэкономила банку минимум сто миллионов долларов. Можешь написать об этом в резюме, – милостиво разрешил Конрад.

По щекам опять побежали горючие слезы. Я не могла их унять. Со мной всегда так: когда меня обижают, я не злюсь, а реву.

Конрад протянул мне носовой платок с монограммой. Я протяжно, трубно высморкалась. Я всё плакала и сморкалась, платок вымок до нитки.

– Спасибо. – Я сунула платок Конраду в ладонь. Конрада едва не стошнило, он сдержался только усилием воли.

И вручил мне план работы на остаток дня.

10.00 – вызвать Шэрон и Янь Май и сообщить им, что они попали под сокращение. Отправить их в отдел кадров.

11.00 – самой пойти в отдел кадров и получить выходное пособие.

13.00 – встретиться с оставшимися сотрудниками моего отдела, Дрейтоном и Конрадом. Объявить о реорганизации.

14.00 – меня отвезут домой. Мои вещи доставят завтра.

Я подняла взгляд на Конрада. Он прятал глаза.

– Айви, ничего личного. В высшей лиге все играют жестко. Поставь себя на мое место. Подумай, как тяжело в данной ситуации мне. Однако же я не раскисаю! – Конрад подался вперед и понизил голос: – Если честно, по-моему, настоящие профессионалы не плачут. Мужчины терпеть не могут слёз. Я не такой. Я продвинутый. Я гуманный. При мне можно плакать. Только учти: если тебя снова будут увольнять, постарайся обойтись без сырости.

Я взглянула на Конрада и нечеловеческим усилием воли сдержала фразу в его адрес.

– Глядишь, скоро и меня уволят, – заведомо неудачно пошутил Конрад.

Очень надеюсь, подумала я, но озвучивать мысль не стала.

– Ну, увидимся в час дня. – Конрад оттянул воротничок. Вспотел впервые на моей памяти.

Следующие несколько часов прошли как в тумане. От меня требовалось уволить двух моих непосредственных подчиненных, Шэрон и Янь Май. Я – белая. Шэрон – афроамериканка. У Янь Май китайские корни. Проигнорируйте тот факт, что все мы девочки, – и получите сокращение по принципу равных возможностей. Возложенную на меня обязанность лично уволить Шэрон и Янь Май я восприняла как жестокое, извращенное наказание. Я всхлипывала. Девочки рыдали в голос. На прощание мы стиснули друг друга в объятиях.

Сюрпризы продолжились в отделе кадров. Оказалось, что мое выходное пособие покрывает всего четырнадцать недель.

– Новые правила, – объяснил главный трутень. – Мы оптимизировали политику выплаты выходных пособий. Вот если бы ты была старшим вице-президентом, ты бы получила месячную зарплату за каждый отработанный год. А так получишь недельную зарплату за каждый месяц последнего года работы. Ты разве новое постановление не читала? И не забудь подписать вот здесь, а то еще предъявишь нам иск за неправильный расчет. Выдача единовременной суммы только после подписания.

Секунд пять я прикидывала, не предъявить ли, и в самом деле, иск. Уж конечно они заплатили бы не за четырнадцать недель, лишь бы отвязаться. С другой стороны, судебный процесс затянется до бесконечности. А услуги адвокатов зашкаливают. Черт. У меня и без того счетов хватает. Я подписала, где велели, и спрятала чек в сумку.

С елейным Дрейтоном я встретилась в час дня, при передаче моего отдела в его жадные ручонки. Чтобы не разреветься, я стала считать сальные поры на Дрейтоновой физиономии. Нас разделял стол, подсчет требовал предельной концентрации. Дрейтоновы губы то и дело кривились в гаденькой ухмылке, и он прикрывался кулачком, типа кашлял.

Моим подчиненным Конрад сообщил, что у нас оптимизация, и отчитываться теперь надо перед Дрейтоном. Конрад подробно рассказал о своей дальновидности, поделился планами на мой бывший отдел и снабдил последний указаниями куда более ценными и многочисленными, чем те, которыми снабжал лично меня в последние четыре года. Во время Конрадовой речи Дрейтон с энтузиазмом кивал, точно слушал не Конрада, а Далай-Ламу или Демосфена.

После Дрейтон рассыпался в цветистых и слюнявых благодарностях. Еще бы чуть – и точно отсосал бы Конраду за проявление беспримерной отваги, с каковым проявлением тому далось решение о моем сокращении. Затем заверил моих бывших подчиненных в собственной бесконечной радости по поводу их вливания в его отдел и стал распространяться на тему, какие мы с ним хорошие друзья, какой я непревзойденный специалист и как он меня глубоко уважает, и какая потеря для компании мой уход. Дрейтон даже спровоцировал жидкие аплодисменты в честь моего вклада в банк «Миоки». Наконец он пересказал все мои лестные отзывы в адрес каждого сотрудника и не преминул добавить, что ждет не дождется начала работы с новыми перспективными игроками. Даже если бы Дрейтону припекло прямо посреди круглого стола, и то куча была бы не такая зловонная.

Под занавес Конрад предоставил мне последнее слово. Я выдавила «С вами было приятно работать» в адрес своих бывших подчиненных. На слоге «ать» меня постиг горловой спазм, и мне осталось только скроить улыбку. Наверно, мои бывшие сделали вывод, что я чрезвычайно довольна реструктуризацией.

Конрад вспомнил, что у меня остались ключ от кабинета, пропуск, блэкберри и корпоративная карта «Виза», и не преминул их стрясти. Я прошла и через это унижение. Вообще чем дальше, тем больше действо напоминало трибунал.

Конрад произнес «А тебя, Дрейтон, я попрошу остаться». Я крепко обнялась с каждым из своих бывших. Особенно крепко – с Бонни, моей преданной секретаршей. В прошлом году, когда мама лежала при смерти, Бонни практически заменила меня в офисе. Только благодаря Бонни я могла до последней минуты держать мамочку за руку. Странно, что «Миоки» не уволил заодно и мою секретаршу. В нашем банке преданного помощника встретишь не чаще, чем Пэрис Хилтон – в «Фэшн Барн»; руководству ли этого не знать? Мы с Бонни пообещали друг другу быть на связи. Секьюрити, уполномоченный меня выпроводить, выразительно поглядывал на часы.

По пути к лифту мне попался Дрейтон.

– Айви, ты же не обиделась? – осклабился он и протянул руку. – Мы с Сэсси получили огромное удовольствие в «Ле Бернардин». Надеюсь, повторим в ближайшем будущем?

«А как же. Вот буквально сейчас метнусь заказывать столик на четверых».

– Разумеется. – Изо всех сил улыбаясь, я потрясла его руку, потную, хотя и с безупречным маникюром. Ничего себе! Дрейтон пользуется лаком для ногтей. – Я, видишь ли, непростительно мало времени провожу с девочками. Теперь всё будет иначе. Благодаря тебе, Дрейтон. – И я вызвала лифт.

– А… ну да, конечно. Айви, должен заметить, я просто восхищен. Ты отлично держалась. Если тебе что-нибудь понадобится – что угодно! – просто позвони. – Дрейтон изобразил участие.

Мне от Дрейтона нужен был только стон. С каким наслаждением я дала бы ему коленом в пах. Отвесила бы оплеуху. Воткнула бы в нос монблановскую чернильную ручку, накрутила бы извилины на золотое перо, и пусть бы Дрейтон стал паралитиком, пусть бы еще лет тридцать вел растительное существование. Но с меня не спускал глаз секьюрити. Вдобавок прибегнуть к насилию означает сжечь мосты, то есть нарушить основное правило для увольняемых. Я сдержалась. Мосты остались целы.

***

Внизу ждал черный «линкольн», пропахший табачным дымом и потом. Ну вот, больше мне не светит прокатиться с работы в качестве успешного менеджера среднего звена. Мы проехали Черч и свернули на Грин в Сохо. На улицах кишели неухоженные и тускло одетые граждане, явно не из корпоративного мира. Интересно, чем они на хлеб зарабатывают? Последние четырнадцать лет моей жизни прошли под стеклянным колпаком банка «Миоки». Впервые меня осенило: есть и другой мир, в нем люди освобождаются уже к двум часам дня. Может, я и вольюсь. Они с виду не обремененные.

Показался мой дом.

– Не доезжая угла остановить? – подал голос водитель.

– Не доезжая.

В холле я несколько напряглась от тревожных взглядов швейцара и консьержа. Наверное, у меня на лбу было написано «Уволена».

В лифте я хотела полусползти по стенке, однако вспомнила о скрытых камерах и вскинула подбородок. Вот сейчас я войду в квартиру, Кэдмон меня обнимет, скажет «Всё наладится»… Скорей бы войти.

– Кэдмон! – позвала я с порога. – Кэд, ты где?

Осмотрелась. Кэдмона не обнаружила. За компьютером его нет. Должно быть, Кэд в тренажерном зале. Сэр Элтон, наш мопс, выбежал мне навстречу, с энтузиазмом завилял хвостом. Я прошла мимо. Из кухни доносился эмоционально окрашенный речитатив Рози, нашей няни, и Эльвы, горничной. Говорили по-испански. Я не нашла в себе сил зайти на кухню. Что они подумают? Я дома средь бела дня. Уволена. Завтра вся прислуга с Парк-авеню узнает. А послезавтра – и наниматели прислуги. Вот срам-то!

Я сняла пальто и наконец сползла по стенке. Может, лечь в постель? Или продолжать гнать картину? Лечь. Определенно лечь. Жаль, что уже застлано. Так, мне нужно в туалет. Отлить. А потом поспать или поплакать, как получится.

В ванной пахло апельсиновым цветом. Будто для меня заботливо приготовили джакузи, будто сейчас я тут займусь ароматерапией. В следующий момент я увидела Кэдмона. Он сидел на унитазе и намыливал спину обнаженной женщине. В обнаженной женщине я узнала Сэсси, жену Дрейтона. Святая Мария, вот это грудь!

Ох, и где во мне помещалось столько ненависти? Как ни странно, первая моя мысль была – «Это пластика или фитнес?» А вторая – распылить в безупречное лицо освежитель воздуха.

Сэсси и Кэдмон уставились на меня, как олени, застигнутые светом фар.

Я застыла на месте.

– Кэд, ты что, спишь с Сэсси? – тихо спросила я. Чисто для проформы.

– Я всё объясню, – начал Кэдмон. Тон был увещевающий – Кэд его применял, когда чувствовал, что меня надо взять в руки, в прямом либо в переносном смысле. – Ничего не было. Знаю, с виду не скажешь, только…

– Замолчи! – рявкнула я. – Не делай из меня дуру. Вон. Вы оба, вон отсюда.

Сэсси успела погрузиться в джакузи и теперь искала прикрытия под пузырьками.

На сей раз я не заплакала. Я разозлилась. Адекватная реакция. Два куска дерьма как раз такой реакции и заслуживали.

– Вон! – повторила я и для наглядности указала Сэсси на дверь. – Сию минуту.

– Окей, только можно мне сначала полотенце?.. – промямлила Сэсси.

– Ах, ты высушиться хочешь? Ты высушиться хочешь? – Я схватила фен (он у нас постоянно в розетку включен, у раковины висит), нажала кнопку и заорала: – Или ты сию секунду избавишь мой дом от своей крепкой задницы, или можешь сушиться вот этим! – Я занесла руку с феном над джакузи. – Раз… два…

Сэсси пулей вылетела из воды и понеслась по квартире со скоростью Джеки Джойнер-Керси. Она брала препятствия в виде кресел, а за ней тянулся мокрый мыльный след. Рози с Эльвой наверняка подглядывали. Я четко расслышала вздохи и слово «Ай, чихуахуа!», за которым последовал частый шепот на испанском.

О чем я только думала? Ведь я в тюрьму могла загреметь. Было бы из-за кого. Вроде супружеская измена больше не считается смягчающим обстоятельством при убийстве. Или считается? Нет, не считается, по крайней мере в Нью-Йорке. Разве что в Арканзасе.

Во всяком случае, швейцар с консьержем позабавятся на славу. Пленка в видеокамере одна, подчищать ее нельзя.

Впервые я поняла, что испытывают люди во время клинической смерти. Я наблюдала за происходящим как бы с потолка. «Этого не может быть. Меня уволили. Мой муж трахается с другой – причем с женой урода, по милости которого я теперь безработная. Всё развалилось в одночасье. С чем я осталась? Что мне делать? Выслушать Кэдмоновы объяснения и простить его? Выгнать пинками? Выгоню Кэдмона – останусь без мужа. Буду безработной матерью-одиночкой. Раскисну. Растолстею. Кто такую на свидание пригласит? Черт, мне снова придется озаботиться дизайном зоны бикини. Почему я не сделала липосакцию на животе, когда мы еще могли ее себе позволить? Почему? Почему? Как Сэсси доберется до дому голая? Хоть одно такси ее возьмет? Пожалуй. Но чем она расплачиваться будет?» Эти мысли в одну секунду пронеслись у меня в голове – говорят, так перед умирающим проносится вся жизнь.

Я спустилась на землю.

– Кэд, я сейчас поеду за девочками. Собирайся и уходи. Чтоб к нашему возвращению тебя здесь не было.

Кэд стоял возле унитаза в махровом халате с логотипом «Риц Карлтон» и с оторванным карманом. Вид у него был как у побитой собаки. Не будет мне сегодня ни объятия на сон грядущий, ни слов «Всё наладится». Я развернулась и вышла из ванной, чтобы Кэдмон не видел моих слёз. Он разбил мне сердце, да только я скорее голышом станцую самбу на Мэдисон-авеню, чем покажу, как мне больно.

3. Мой выбор – тоска

Кэдмон упаковал одежду и компьютер и свалил в Фар-Уэст-Вилладж, к своему более удачливому брату Дону. Позднее Кэдмон в голосовом сообщении попросил меня сложить его клюшки для гольфа в «порше», с тем чтобы он забрал его когда сочтет удобным. Спешу и падаю. Всю жизнь мечтала оттаранить пятьдесят фунтов железа за пять кварталов от дома. Вот вы когда-нибудь пытались запихнуть набор клюшек для гольфа в «порше»? Это невозможно, уж мне-то поверьте. В конце концов я вытряхнула клюшки из мешка и по одной распределила в районе водительского кресла. Я уже собиралась домой, как вдруг меня охватило непреодолимое желание сплясать. Я надела Кэдмоновы шипованные кроссовки и сбацала твист на капоте под аккомпанемент собственных воплей.

Всю следующую неделю я вылезала из постели только за тем, чтобы собрать девочек в школу и забрать из школы. Остальное время я пряталась под одеялом: то плакала, то читала пособия для выживших в катаклизме, то слушала старые записи Джони Митчелл. По большому счету меня постигла не депрессия, а всего лишь холодная пустота в груди и ощущение, что судьба повернулась ко мне известным местом. Стряхнуть это ощущение не удавалось.

Единственной моей радостью теперь было лежать в постели с Сэром Элтоном и девочками и смотреть по телевизору «Радикальное преображение», реалити-шоу, в котором граждан, еще более жестоко побитых жизнью, чем я, спасали посредством пластической хирургии. Интересно, а падет ли Айви Эймс столь низко, чтобы послать заявку на участие? Случилось так, что я прорыдала сутки без перерыва, и тогда моя семилетняя дочка позвонила в 911. Тут-то до меня и дошло: пожалуй, ниже падать некуда. Я надавала себе по щекам (фигурально выражаясь) и собралась в кучку. У меня две малолетние дочери, я не имею права на нервный срыв. По крайней мере, именно в этом я заверила санитаров.

Ох, как же мне не хватало мамочки! Как же я на нее злилась! Зачем, ну зачем она умерла? Выбрала время, ничего не скажешь! У нас с ней были до неприличия доверительные отношения. Мы созванивались по нескольку раз на день. Втайне я надеялась умереть раньше – представить не могла, как жить в мире, где нет мамы. Мне хотелось, чтобы она меня обняла, поцеловала в щечку и пообещала полного исправления ситуации. На хваленых спиритических сеансах я взывала к мамочкиному духу. Ответом была тишина. Одна только тишина.

В самой цифре «39» я видела иронию. Именно в тридцать девять мама обнаружила, что папа ей изменяет – и это после его обещания больше никогда не изменять. В тот раз он завел интрижку с мексиканской танцовщицей из «Вестсайдской истории». Мы жили в Бруклин-Хайтс, в таунхаусе с отличным ремонтом – его купил папа на доходы от процветающего бизнеса. «Шмотки от Щечтера», так у него фирма называлась. Папа первым сбил цены на парижские вещи от кутюр для представителей американского среднего класса. Его полиэстеровые подделки отлично нас кормили. Папа нажил целое состояние. Дизайнеры пытались его запугивать, называли вором и лжецом. Но папа, он хитрый был. Он покрой ровно на столько менял, чтобы до откровенной подделки, преследуемой по закону, оставался еще целый шаг. «У меня совести ни грамма, а нужда в наличных большая», – говаривал папа. Вроде в шутку. Только я до сих пор подозреваю, что он не шутил.

В один прекрасный день я, вернувшись из школы, обнаружила, что вещи наши упакованы, а под окном ждет такси. Отделавшись от папы легким «Пока», мама взяла меня в охапку, мы сели на заднее сиденье и поехали в сторону Манхэттена. Папины шашни наконец переполнили чашу маминого терпения. За всю дорогу она ни разу не дала мне оглянуться. «Смотри вперед, – повторяла мама. – Нас с тобой ждет светлое будущее». Я не разделяла маминого оптимизма. Фиг бы с ним, с разводом. Мне светил приз как самой прилежной ученице – светил да и ушел из-под носа.

К несчастью, мама никогда не работала и ничего толком не умела. В конце концов она устроилась к Оливии де Кампо секретарем, ведающим приемом гостей. Оливия де Кампо доводилась внучатой племянницей тестю двоюродного брата мэра Линдси. Мы с мамой поселились в крохотной комнатке для прислуги, в подвальном этаже известнякового особняка рядом с Пятой авеню. Там даже окон не было. Напротив располагалась школа, государственная, но такая рафинированная, что туда ходила дочь самих де Кампо, Ондреа. Я училась вместе с детьми богатых родителей. Ондреа просветила их на предмет моей социальной принадлежности, и они стали относиться ко мне как к блохастой бродячей кошке.

Мисс де Кампо любила устраивать вечеринки и недвусмысленно дала мне понять, что я там – персона нон-грата. Миссис де Кампо, напротив, придерживалась мнения, что и к мусорщику, и к королеве Английской следует относиться с равным уважением, вот и пригласила меня на вечеринку Ондреа по случаю Дня святого Валентина. Мама, потрясенная таким везением, работала без устали и купила-таки мне юбку из искусственной кожи. Я летала как на крыльях. Вот, думала я, наконец представится случай завести друзей. Едва я возникла на пороге, Ондреа громко объявила «детям своего круга», что явилась «жидовка». Слово повторяли хором, нараспев, на все лады, сопровождали смехом. За спасением я бросилась в мамочкины объятия, но тут и она была бессильна.

Дело осложнялось моей внешностью. Я была низенькая, щекастая девочка в толстых очках и с большим носом. Теперь, без папы, мы не могли позволить себе ринопластику. Светлое будущее, обещанное мамой по выезде из Бруклина, так и не нашло воплощения.

Поскольку друзей у меня не было, я всё время отдавала учебе. Я училась так, будто от результатов зависела моя жизнь, и получила в Йельском университете грант, который покрывал стоимость обучения как на бакалавра, так и на следующую ученую степень. Университет позволил начать успешную карьеру в «Миоки», каковая карьера привела к увольнению меня Конрадом Кавалером и, соответственно, к нынешнему моему океану слёз. Правда, годы между поступлением в университет и увольнением были неплохи. Я купила зеленые контактные линзы, и даже нос мой стал мне впору. Никто не ожидал, что я вырасту хорошенькой – и что вообще вырасту. Я вышла за Кэдмона, а Кэдмон был обаятельный и стильный, как папа в молодости и в моем представлении. Он на своей бирже отлично зарабатывал, и скоро мы уже деньги лопатой гребли, как два нувориша. В высшее общество мы не стремились. Нам хватало шикарной квартиры, частной школы, загородного дома в Хэмптонс, помощницы по хозяйству, курортов, дизайнерских тряпок и приятельских отношений со знаменитостями – сплошь ничтожными пижонами, которые водятся только с богатенькими. Если по-правде, такая жизнь была пределом наших с Кэдмоном мечтаний. Мы произвели на свет двух дочек. Мы купались в материальных благах, как и любая супружеская пара высокооплачиваемых профессионалов на Манхэттене. Только я знала: в один прекрасный день мы всё потеряем. И когда этот день настал, даже не удивилась.

Ладно, подумала я, хватит рефлексировать. Давай, вытаскивай свою скорбящую задницу из-под одеяла и начинай жить. Мой новый статус позволял мне ходить в джинсах и без макияжа. Именно в таком виде я отвозила девочек в школу, и вид мой спровоцировал скандал местного значения. В нашей частной школе детей сопровождали мамочки весом в сорок килограмм, элегантные и ухоженные, будто со страниц «Воскресного стиля», приложения к «Таймс». Вот честное слово. Периодически у входа группировались папарацци и запечатлевали трофейных жен, в картинных позах плачущихся друг дружке на нерадивую прислугу и ненасытных мужей. Я выкрасилась в блондинку. Мне всегда хотелось стать блондинкой, но в «Миоки» это означало бы конец карьеры. Я купила гантели и занималась перед телевизором, под диск «Попка как орех». В общем, я решила вернуть себя прежнюю, веселую и симпатичную.

Я экономила. Окраска волос обошлась мне в $9,99 вместо обычных $399, а всё потому, что я красилась дома. Я сама делала маникюр и педикюр. Сама убирала квартиру и привлекала к уборке девочек. О собачьей продленке, диетологах и личных тренерах теперь не было и речи. Сэра Элтона выгуливала тоже я. Об отпуске не приходилось и мечтать. Машину я продала, дорогу к химчистке забыла. Отказалась от услуг психоаналитика, дерматолога, пластического хирурга и тренера по оптимизации жизненной энергии. Прикрыла все внеклассные занятия для девочек, в том числе уроки танцев в студии «Элвин Эйли»*, от которых они были в восторге. В лучших традициях банка «Миоки» я оптимизировала собственную жизнь и сократила расходы на восемьдесят пять процентов.

----------сноска----------------------------------------------------------------------

* Элвин Эйли (Alvin Ailey), (1931–1989) – выдающийся американский танцор и балетмейстер. С 1972 года при его Центре Танца действует балетная школа.

-----------------------------------------------------------------------------------------

Шли недели, я привыкала к честной бедности. Мы с мамочкой уже так жили, когда уехали от отца. Значит, я и одна смогу. К моему удивлению, я совсем не скучала по Кэдмону. Чего мне не хватало, так это чувства уверенности, каковое чувство без второй половины недостижимо. Вернется ли оно? Брошу ли я когда-нибудь этак небрежно: «А вот мой муж…»? Для самодостаточности я стала носить повсюду фирменный пакет от «Барниз» с тщательно упакованным пуловером. Пусть я лузер – я могу хотя бы выглядеть как бизнес-леди. Фирменный пакет, конечно, не муж, но лучше, чем ничего.

Моя лучшая подруга Фейт предложила услуги своей ясновидящей. Давай, дескать, Айви, загляни в будущее. Я заглянула. Зря. Ясновидящая, мадам Лала, престарелая чешка (пальцы искорежены артритом, один глаз как яичница-болтунья), перетасовала засаленную колоду таро и скомандовала «Тащи».

Я сосредоточилась с целью выбрать лучшую карту. Оказалась «Башня». Я в таро вообще-то не сильна, но знаю – «Башня» – одна из самых скверных. На картинке жуткая молния пронзала каменную темницу. Крушение темницы подсвечивал вулкан. Оказавшиеся в зоне бедствия разбегались во все стороны, их настигала лава. Я скисла. Ясно же: ничего хорошего такая картинка сулить не может.

Мадам Лала пришла в волнение.

– Вижу в твоей жизни хаос, крушение, разрушение.

– Спасибо, я в курсе. Может, сообщите что-нибудь новенькое?

– Твоя жизнь сейчас нестабильна. Между энергиями нет равновесия. Эта карта предвещает катастрофы, кризис в будущем. Вокруг тебя всё рушится. Ты должна что-то предпринять, иначе будет поздно.

– Мадам Лала, нельзя ли поконкретнее? – Меня не отпускало ощущение, что информация несколько устарела. Вроде катастрофа уже случилась, разве нет?

– Погоди, я спрошу духов. Ага! Теперь понятно. Духи говорят, что в тебя врежется автобус.

– Что?! – не выдержала я. – Хорошенькое дело! Чем дальше, тем страшней!

– Постой, наверно, я не дослушала духов до конца. Дай-ка я посмотрю твой гороскоп.

Мадам Лала, сдвинув брови, долго пялилась в компьютерную распечатку.

– Пожалуй, автобус в данном случае – метафора пениса. Да, именно так. Я вижу мужчину. Вероятно, ты познакомишься с мужчиной. Или я ошибаюсь, и ты попадешь под настоящий автобус. Больше пока ничего конкретного сказать не могу. Духи не позволяют приподнять завесу будущего.

По щекам моим покатились слезы. Я не могла их сдержать. Я так надеялась на добрые вести. Мадам Лала протянула мне занюханный носовой платок, торчавший у нее из бюстгальтера. Я вежливо отказалась, поблагодарила за гадание и заставила себя забыть, что оно вообще имело место.

4. Морская свинка из частной школы

Пока Кейт и Скайла учились, я подыскивала квартиру подешевле. Наша квартира на Парк-авеню (три спальни, гостиная, столовая, кухня, комната для прислуги), купленная в лучшие времена, полностью соответствовала моим представлениям об идеальном доме – паркет из искусственно состаренного клена, двадцать четыре огромных окна, просторная кухня с последними техническими примочками и хозяйская спальня в минималистском стиле, в которой (и на которую) я медитировала. У каждой из девочек была собственная комната, а в ней – кровать с дизайнерским балдахином. Мебель располагалась в соответствиями с рекомендациями Наставника Ли, главного по фен-шуй на Восточном побережье, и сулила гармонию, счастье, процветание и нездешнее везенье. Наставник Ли также зарыл под апельсиновым бонсайчиком красные конверты с китайскими монетами, чем освятил и благословил наше жизненное пространство.

Личный крах дал мне повод пожаловаться на Наставника Ли в бюро «Гармонизируй это». Наставник Ли скорчил кислую мину, но вернул-таки полторы тысячи долларов из своего десятитысячного гонорара. Правда, не прежде, чем обвинил меня в намеренном убиении бонсайчика, под которым покоились сакральные конвертики. Это не я погубила бонсайчик, оправдывалась Айви Эймс, это Наставник Ли задвинул чертово дерево в угол, вот оно и загнулось без света.

Я не представляла, как реанимировать прежнюю безбедную жизнь, ради которой пахала как лошадь, однако поклялась себе хотя бы попробовать. Мы с Кэдмоном теперь оба безработные, следующий логический шаг – развод; ясно, что с квартирой придется распрощаться. Мерис, моя агент по недвижимости, предлагала варианты в Бруклине, Чайнатауне и Нижнем Ист-Сайде. Арендная плата, хоть и вполовину меньшая, чем в центре, всё равно была для меня непомерна.

Более всего я страшилась перспективы взвалить на себя все заботы о девочках. Текущие расходы (а если называть вещи своими именами, утекающая сквозь пальцы наличность) вынудили меня рассчитать нянек. Мне, как и большинству моих подруг, ни дня не случалось обходиться без помощи профессионалов. Общение с дочками ограничивалось регулярной утренней горячкой. Вечером их доставляли мне уже накормленными, умытыми и одетыми в пижамки. Прежде я была двоюродной мамочкой. Теперь я сама купала Кейт и Скайлу, сама для них готовила, отводила поиграть к подружкам, сама убеждала, что в спальне за шторой никто не притаился, целовала больки, корпела над тетрадками, проявляла активность на родительских собраниях. К собственному удивлению и удовольствию, я обнаружила, что хлопоты мне в радость. Подумать только, а я годами спихивала свои прямые обязанности на посторонних людей! Понадобилось лишиться работы и мужа, чтобы глаза мои наконец открылись.

Уроки материнства давались с трудом. Например, я неосмотрительно позволила Кейт взять на каникулы Ромео, морскую свинку из классного живого уголка.

– Я сама буду его кормить и играть с ним. Ты Ромео и не заметишь, – упрашивала Кейт.

Меня убедила только мысль, какая это честь для девочки – все каникулы заботиться о всеобщем любимце.

– Вообще-то мы не поручаем животных заботам семей, которые на Рождество остаются в Нью-Йорке, – процедила миссис Лейд. – Для нас предпочтительнее, чтобы наши свинки и змеи путешествовали с семьями учеников по Европе или Африке. Для представителей классного живого уголка чрезвычайно важен жизненный опыт за пределами клетки. Вам так не кажется?

– Кажется, – смутилась я.

– Впрочем, поскольку отец Кейт вас бросил, девочка очень привязалась к Ромео. Для вашей дочери мы сделаем исключение.

– Огромное спасибо, миссис Лейд. Мы вас не разочаруем.

И вот Ромео прибыл. Кейт в полном восторге повела его на экскурсию по квартире и представила двум нашим другим питомцам («Это Сэр Элтон, мопс; это моя рыбка, Беверли… Она так хорошо выглядит, потому что я держу ее на строгой диете в сочетании с фитнесом»). Следующим номером Ромео посетил ванную, где получил опыт купания в джакузи с клубничным гелем, а также опыт сушки феном. Позднее Кейт предприняла попытку нарядить беднягу в одежки Барби; к сожалению, всё оказалось Ромео не по фигуре. В итоге Ромео был усажен в кукольную колясочку и провезен по квартире с остановкой на кухне для чашки чаю и печенья. В конце концов девочка и свинка уселись смотреть «Артура и минипутов». Оба были чрезвычайно утомлены и заснули перед телевизором.

«Неужели морские свинки такие тихие?» – недоумевала я. «Он просто спит», – занималась я самовнушением. На всякий случай пощупала Ромео пульс. Пульс отсутствовал. По прошествии двух часов с появления у нас дома Ромео был мертв.

5. Одна хворенькая рыбка

Черт. Черт. Черт. Мы убили морскую свинку. Миссис Лейд нам этого не спустит. Я сделала Ромео непрямой массаж сердца и предприняла попытку искусственного дыхания «рот-в-рот». Тщетно.

Я позвонила миссис Лейд и ничего от нее не утаила. Ну, почти ничего.

– Миссис Лейд, вы не поверите. Ромео только что умер. Он сидел в клетке, грыз свой корм, и вдруг прижал лапки к груди и опрокинулся на спинку. Мы ничего внепланового с ним не делали.

Миссис Лейд восприняла новость против ожиданий спокойно.

– Вероятно, Ромео подкосила дорога от школы до вашей квартиры. Бедняга был стар. В масштабах морской свинки.

– Как мне поступить с телом? – спросила я.

Миссис Лейд велела держать Ромео в морозилке до конца каникул. Возможно, кое-кто из детей захочет увидеть его перед захоронением.

Проснулась Кейт. Она была безутешна.

– Почему, ну почему он умер?

Я не нашла в себе сил объяснить девочке, что это она убила проклятущего грызуна.

– Оказывается, у Ромео были шумы в сердце. С ним случился инфаркт. – Я импровизировала напропалую. У меня никакого опыта. Методом тыка выбрав стратегию вранья, я решила придерживаться именно ее.

Морозилка на время превратилась в морг. Мы упаковали Ромео в целлофан и расположили по соседству с куриными наггетсами и резаной картошкой. На следующий день из кухни донесся дикий вопль. Скайла, моя старшенькая, вздумала съесть эскимо – и наткнулась на укоряющий взгляд безжизненных глаз Ромео. А я-то рассчитывала хоть Скайлу не травмировать свинской смертью. Размечталась.

Кейт страшно переживала. Когда каникулы кончились, она всеми способами стала увиливать от школы.

– Мамочка, меня завтра будет тошнить. Давай я дома останусь, а?

– Нет, тебе нужно в школу.

Весть о кончине Ромео передавалась из уст в уста. Имели место слезы, объятия и душераздирающие истории о предсмертных муках, характерных для морских свинок. Погребение состоялось на школьном дворе. Миссис Лейд разразилась панегириком. Дети по очереди поцеловали хладный трупик. Наконец Ромео был предан земле подле подвязочного ужа по кличке Кипарис, которого смерть настигла в развлекательном парке Лего. Была исполнена ритуальная песня. Многие плакали. Миссис Лейд предложила почтить память Ромео минутой молчания; дети не вняли.

– Мне очень жаль, – повторяла Кейт.

– Еще бы тебе было не жаль, убийца, – сказала ее подруга Габи. Остальные считали, что Кейт не виновата. Однако даже в нежном возрасте и несмотря на мои увещевания Кейт знала: виновата, еще как виновата.

***

Под впечатлением от смерти Ромео у Кейт появились навязчивые идеи по поводу золотой рыбки Беверли. Кейт решила стать лучшим в мире владельцем золотых рыбок и растянуть рыбий век до века Мафусаилова. Я умоляла ее воздерживаться от прямого контакта с Беверли.

Мы положили в аквариум пару-тройку дополнительных мраморных шариков и пластиковую русалочку. Каждый день, придя из школы, Кейт ласково говорила со своей любимицей. Я ломала голову, какое из событий вызвало такую привязанность – смерть Ромео или уход Кэдмона. Неважно; главное, рыбья терапия действовала.

Прошло несколько недель. Рыбьи чары над моей дочерью не рассеивались. Однажды, вернувшись из школы, мы обнаружили, что Беверли носится по аквариуму как моторная лодка. Какая муха ее укусила? Вчера всё было нормально – Беверли плавала взад-вперед, ритмично раздувая брюшко. А сегодня будто виски хватанула. Может, съела не того? Может, это рыбий вирус? Кейт рыдала так громко и так долго, что соседи нажаловались управдому, и тот явился лично и пригрозил штрафом, раз я не в состоянии успокоить собственную дочь.

– Кейт, – скорбно начала я, – вряд ли Беверли удастся спасти, но давай всё же вызовем ветеринара. Вдруг ветеринар поможет? – Я знала, надежды нет, но надо было что-нибудь сказать. У ребенка сердце разбито.

– Да, мамочка, пожалуйста, пожалуйста, вызови ветеринара, – всхлипнула Кейт.

Для начала я позвонила в собачью лечебницу, где пользовали нашего Сэра Элтона. Мне порекомендовали доктора Хеллера, ведущего рыбьего хирурга в Верхнем Ист-Сайде. Вот вы, например, слышали о такой профессии? Кейт внимала нашему разговору из своей комнаты, с дополнительного телефонного аппарата. Доктор Хеллер предположил у Беверли непроходимость, в результате которой бедная рыбка почти лишилась способности регулировать поступление воздуха, что, в свою очередь, спровоцировало нарушение плавучести.

– Это лечится? – «Пожалуйста, доктор, скажите “нет”. Пожалуйста, скажите “нет”. Пожалуйста, скажите “нет”», – мысленно молила я. Перед глазами множились нули, характерные для гонораров ведущих рыбьих хирургов Верхнего Ист-Сайда.

– Вашу рыбку можно прооперировать, – не внял мольбам доктор Хеллер.

«Боже, сделай так, чтобы я ослышалась!»

– Вы уверены?

– Работа тонкая. Мы имплантируем рыбке в брюшную полость крохотный камешек, и он будет тянуть ее книзу. Это единственный способ спасти вашу любимицу.

– Доктор, мы уже едем! – воскликнула Кейт.

– Погодите! – перебила я. – Сколько будет стоить операция?

– Полторы тысячи долларов.

– Полторы тысячи! Целая рыба стоила десять долларов!

– Мне понятно ваше нежелание переплачивать. Каждый на вашем месте просто выплеснул бы больную рыбу в унитаз и купил новую, – проникся доктор Хеллер.

– НИ ЗА ЧТО! – завопила Кейт. И снова зарыдала, отчаянно и мстительно.

– Кейт, солнышко, успокойся. Мы не станем никого никуда выплескивать. Доктор, диктуйте адрес. Мы уже едем.

На следующий день Беверли, несколько опухшая от анестезии, тем не менее степенно плавала по прямой. Моя кредитка облегчилась на $1500. К счастью, подоспел чек от Наставника Ли. Я переадресовала его доктору Хеллеру. Конечно, было не меньше сотни благоразумных способов потратить эти деньги, но Беверли слишком много значила для Кейт, Кейт же для меня значила всё. И вот результат.

Я ни о чем не жалею. Должность исполнительного вице-президента в мультинациональной корпорации – ничто по сравнению со статусом матери на полной ставке. Хотела бы я посмотреть, как Конрад Кавалер разруливает ситуацию с мертвой морской свинкой и золотой рыбкой, которую постигло нарушение плавучести.

6. Жестокие времена, жестокие меры

Положение мое день ото дня ухудшалось. Можно было попытаться исправить его двумя способами – способом «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда» (будь она неладна) и способом Аладдина. Лично я предпочитаю второй – мы, американцы, терпением не отличаемся. С целью снять сюжет для «Радикального преображения» Айви Эймс установила видеокамеру на платяной шкаф в комнате Скайлы, влезла в ядовито-зеленый брючный костюм-тройку от Жаклин Смит и нажала «пуск».

– Пожалуйста… я так надеюсь… нет, я умоляю. Выберите меня для своей программы, потому что я… – тяжкий вздох – потому что меня уволили с работы, моя морская свинка скончалась, и еще я застала мужа в ванне с другой женщиной… и они оба были голые. Я собираюсь заняться поисками нового мужа. Но вы только посмотрите на меня. Кому я такая нужна? – Я с пафосом охлопала себя по рыхлым ляжкам и огладила по безжизненным волосам, которые предварительно намазала растительным маслом для пущей безжизненности. – Вдобавок у меня умерла мама, мне придется съехать с квартиры, я была вынуждена уволить няню, горничную и репетиторов моих дочерей. Я сама крашу волосы и сама делаю маникюр. Гадалка сказала, что я скоро попаду под автобус. И вообще, вы когда-нибудь видели такие глубокие морщины? – Я ткнула пальцем в каньон, поперек прорезавший мой лоб. – Мне необходима инъекция ботокса. Ботокс – это вопрос жизни и смерти.

Я нажала «стоп» и просмотрела запись. Когда я успела так… так состариться? А голос! Я будто весь мир в своих бедах обвиняю. С другой стороны, мне же и надо подать себя как законченную лузершу, иначе кто меня возьмет в «Радикальное преображение»? Я знала: отступать некуда. Переходим ко второй части. «Пуск»!

– Вот чего я жду от «Радикального преображения», если, конечно, меня выберут. Полной подтяжки лица, имплантантов для груди, подтяжки верхнего и нижнего века, инъекции ботокса или еще чего-нибудь патентованного в морщину между бровей, коррекции контура губ. Еще мне нужна липосакция в области живота, бедер, голеней, спины и предплечий, бразильская попка, лазерная коррекция зрения, исправление прикуса, отбеливание и фарфоровые фасетки для зубов. И операция по укорачиванию мизинцев и безымянных пальцев на ногах, чтобы лучше выглядеть в узконосых туфлях. И лазерная эпиляция, чтоб нигде ни волоска не осталось, только на голове, на веках и на надбровных дугах. Вроде всё. Само собой разумеется, мне должны сделать прическу и макияж в Беверли-Хиллз. Гардероб сойдет и от Версаче. Да, и личного тренера не забыть. Ну, их же всем участникам предоставляют. И пусть радикально преображенная я появлюсь в «Водном клубе». У них там широченная лестница, я сойду по ней как королева. Да, именно как королева. Спасибо. – Для заключительного кадра я изобразила лицом мировую скорбь.

Просмотрела запись. Удовлетворилась собственным убожеством. Внезапно поняла: если обнародую видео, сама себя уважать перестану. Тяжкий выбор. Огромный соблазн. Единственный способ залучить для собственного спасения команду первоклассных специалистов – отправить запись. А как же это, как его, собственное достоинство? Неужто моя ненависть к себе столь велика, что я рискну жизнью (кто их знает, этих врачей, чего они там с пациентами творят?), вытерплю жуткую боль и публичное унижение с целью явиться миру другим человеком? Пожалуй. Я напомнила себе: если меня и не возьмут в «Радикальное преображение», об этом ни одна живая душа не узнает. А если возьмут, я… я радикально преображусь. Буду нравиться мужчинам. Снова обрету уверенность. Может, на мне даже кто-нибудь женится. Что мне достоинство, что самоуважение, подумала я и кликнула «отправить».

7. Отверженная

Из школы Скайла пришла в слезах.

– Что случилось, солнышко? Почему ты плачешь?

– У Би будет танцевальная вечеринка с Клэем Айкеном. Всех девочек пригласили, а меня – нет.

– Успокойся, ты тоже приглашена. Я работала с папой Би, и он сам сказал, что тебя ждут. И потом, ты же знаешь: вечеринку можно устроить только при условии, что приглашены все ученики из класса. Все до единого. Ты что-то перепутала, – увещевала я свою деточку.

– Нет, не перепутала. Би сегодня целый день трещит о вечеринке. Она всем девочкам сказала, что мне там не место. Ее мама говорит, мы теперь им не ровня. Би больше нельзя со мной играть. Мама, я ничего не понимаю. Я же с Би в одном классе!

– Да, конечно, милая. Миссис Галкер ошибается. Не волнуйся, я ей объясню, что к чему. «Сэсси, потаскушка ты скользкая, войны хочешь? А со мной сразиться слабо? На моей девочке отыгрываешься, дрянь?»

Скайла всхлипывала. Я обняла ее, погладила по головке. Волосы были мягкие, пушистые – такие только у малышей бывают.

– Это несправедливо, несправедливо, – повторяла Скайла.

«Добро пожаловать в реальный мир», – подумала я.

В тот же вечер я попросила соседку присмотреть за девочками. Возле синагоги на Парк-авеню стояли шесть цветочных композиций – бери кто хочешь. Видно, лишние оказались. Я выбрала ту, что поскромнее, и сняла ленту с надписью «МЭННИ, ТЫ ВСЕГДА БУДЕШЬ ЖИТЬ В НАШИХ СЕРДЦАХ».

– Цветы для миссис Галкер, – заявила я швейцару. Он позвонил Галкерам и сообщил о доставке цветов.

Цветы у меня приняла через порог горничная в белом переднике.

– Миссис Галкер дома? – Я вытянула шею в сторону двери.

– Они ужинают. – Горничная грудью встала на защиту хозяйской частной жизни.

Я сманеврировала – и устремилась на запах жареной курицы и стручковой фасоли. За чиппендейловским столом восседали Сэсси, Дрейтон, Би и трехлетний Макс. Были тут свежие цветы, льняные подставки под тарелки, льняные салфетки, а также хрусталь от «Уотерфорд», причем к последнему относился и поильник для Макса. Сэсси как раз звонила в изящный серебряный колокольчик, дескать, несите следующее блюдо. На шее у нее красовалась подпруга из тех, что рекомендованы к носке после подтяжки. На голове – свеженькая стрижка с профессиональным распрямлением, на руках – французский маникюр, на фигуре – платье из последней коллекции «Макс Мара». От этой прелестной картинки дыханье сперло. А что у меня? Остатки прежней роскоши? И одно-единственное утешение: Сэсси замужем за женоподобным типом, который красит ногти.

– Сэсси, есть разговор.

– Вот это сюрприз! Айви! Как дела? Ты очень неплохо выглядишь. И блондинкой тебе идет, – произнес Дрейтон с хорошо поставленной искренностью. Я хотела было в качестве ответного шага похвалить его свеженькую трансплантацию волос, но воздержалась.

– Извините за вторжение. Мне надо поговорить с Сэсси.

– Садись, поужинай с нами, – срадушничал Дрейтон. Сэсси подхватилась и увлекла меня в соседнюю комнату.

– Сэсси, ты пригласила к Би на вечеринку всех девочек, кроме Скайлы. Для нее это удар. Прошу тебя, внеси мою дочь в список.

– Видишь ли, Айви, не то что бы мы не хотели приглашать Скайлу. Нет, мы были бы ей рады. Но вечеринка – для детей и родителей. Мы с Дреем подумали, ты будешь чувствовать себя не в своей тарелке. Ты ведь представляешь, какое общество соберется.

– Ничего, переживу. Я это общество регулярно наблюдаю на классных мероприятиях.

– Да, конечно. Только к нам придут «особые» дети с родителями. – Слово «особые» Сэсси закавычила своими наманикюренными пальцами. – В частности, близняшки Майкла Дж. Фокса, сын Конни Чанг и Мори Повича, сын Келли Рипа. А ты недавно перенесла личный крах. Подумай о своем душевном равновесии. С нашей стороны было бы жестоко ставить тебя в такое положение.

– Знаешь, Сэсси, лично у меня ни малейшего желания присутствовать на вечеринке. Но Скайла потрясена и разбита. Она не понимает, почему ее отвергли. Не могу же я сказать: извини, доченька, просто тетя Сэсси спала с твоим папулей. – Точнехонько в тот момент, когда слово «спала» сорвалось у меня с языка, я увидела в дверях Дрейтона. Он всю дорогу там стоял. Тьфу.

Школа перевода В.Баканова