Юлия Таболова
Газета «Время Культуры», Воронеж
№1, 19/02/10
Они редкие гости на радио и телевидении, не сильно избалованы вниманием прессы, но менее всего – нашим, читательским вниманием. Для рядового читателя понятие «переводчик» в лучшем случае сводится к смутно знакомой фамилии, указанной рядом с выходными данными издательства. В худшем – к совсем незнакомой: на ней попросту не задерживается взгляд, потому и об узнавании говорить не приходится. Между тем, за этими фамилиями скрываются литераторы, чьим слогом мы восхищаемся на самом деле, когда подразумеваем слог Бальзака, Хемингуэя или, например, Джойса (и уверенно цитируем последних, не задумываясь, что цитируем переводчиков). В такой незаметности – парадокс профессии.
Вот почему переводчики иногда в шутку называют себя «бойцами невидимого фронта». За последние 15 лет «фронт» претерпел ряд любопытных изменений, что отразилось на условиях работы переводчиков, а в ряде случаев – на подходе к ней.
Преимущества искусственного соловья
Но сначала – предыстория. Не секрет, что в советскую эпоху переводная литература фактически была единственной настоящей литературой, доступной читателю. Вспомним Довлатова, иронично подметившего, что из всех писателей 60-х годов лучший русский язык был у Риты Райт-Ковалевой (переводившей Сэлинджера, Фолкнера, Воннегута). Вот почему почти все мало-мальски талантливые авторы стремились «уйти» в перевод либо заниматься им параллельно с писательской деятельностью. При этом профессия считалась «штучной», в некотором роде даже закрытой: обычному человеку попасть в этот довольно узкий переводческий круг практически не представлялось возможным. Кроме того, не всякий зарубежный автор (и не всякое его произведение) считались достойными знакомства с ними советского читателя, а все, что переводилось – в большей или меньшей степени подвергалось цензурной правке. Следует учесть и те непростые условия, в которых приходилось трудиться переводчикам: зачастую это незнание реалий страны – родины писателя, и все та же цензура, которую храбрые «бойцы невидимого фронта» всячески пытались обойти и перехитрить, чтобы сохранить текст во всей своеобразной полноте.
Поскольку чтение в оригинале не поощрялось, да и достать эти оригиналы было крайне сложно, представление о мировой литературе у читателя складывалось исключительно из переводов. К тому же на уровне власти считалось, что перевод не просто должен производить полноценное художественное впечатление, но даже может в каком-то смысле заменять подлинник (дескать, знание иностранных языков советскому читателю ни к чему, а русский язык настолько богат и универсален, что способен адекватно передать и Вольтера, и Стейнбека, и Руставели). Это одна из причин, почему однажды сделанный перевод какого-либо произведения нередко становился каноническим. Конечно, известны случаи, когда несколько переводов одного и того же романа вполне мирно уживались друг с другом, например, всего насчитывается более 20 русскоязычных вариантов «Алисы в стране чудес» Кэрролла (самые популярные из них – Нины Демуровой и Бориса Заходера). Но переводов, существовавших, так сказать, в единственном экземпляре, тоже было немало.
Разные произведения? Нет, разные языки!
Теперь перенесемся в день сегодняшний. Многое изменилось, и, прежде всего, стало доступным чтение иностранной литературы в оригинале. Надо сказать, поначалу многие читатели испытывали что-то вроде культурного шока, потому что открывали для себя совершенно другого Сэлинджера, незнакомого Кафку или нового Апдайка. Образно выражаясь, в подлиннике не узнавали перевода. В этой связи очень интересно мнение профессионала. Вот что говорит переводчик Ирина Майгурова (Школа перевода Владимира Баканова): «Когда я в студенчестве впервые прочла в оригинале знакомую по переводу книгу, то была в некотором смятении. Подумала: это же разные романы! А потом поняла, что дело в глубинных отличиях двух языков. Английский текст более нейтрален из-за строгого порядка слов, при этом активной лексики в английском меньше, но слова более многозначны, так что герои из разных социальных слоёв и в разных обстоятельствах могут говорить примерно одинаковым языком. И если переводить слово в слово, то русскому читателю, привыкшему к большему богатству оттенков, текст покажется невнятным, неживым. Поэтому переводчику приходится настраиваться на более тонкие «обертона», разбираться в смысловых нюансах, учитывать характер персонажа – и в результате текст получится другим: где-то русский перевод будет богаче, а где-то не обойтись без потерь. И именно поэтому в большинстве случаев невозможно говорить о «единственно верном переводе», вполне допустимо существование нескольких равноправных переводов одного и того же художественного произведения».
В погоне за количеством
Вернемся к изменениям, которые произошли в художественном переводе. Конечно же, переводной литературы стало в десятки раз больше. Переводчиков, соответственно, тоже – как бездарных, так и талантливых. Цензуры над текстами больше нет, но нередко отсутствует и редактор. Де-факто, разумеется: редакторы есть в каждом издательстве, но при таком огромном объеме выпускаемых книг им, судя по всему, затруднительно (или просто утомительно) выполнять свою работу профессионально. Отсюда – грубые смысловые и грамматические ошибки в переводах (об орфографии и пунктуации промолчим; это задача корректоров, у которых, видимо, та же проблема). Нередко над одним и тем же произведением иностранной литературы трудится целый штат переводчиков, что, конечно, не может не влиять на качество перевода. По идее недостатки и шероховатости такого коллективного опуса должен, опять таки, сглаживать редактор, но…
Также ни для кого не секрет, что сегодня издательства выпускают очень много посредственной, а иногда и просто низкопробной литературы. И порой переводчику, если, конечно, речь идет о профессионале, приходится фактически выступать соавтором романа. Конечно, не менять фабулу и не вмешиваться в структуру повествования, но при переводе делать его, повествование, чуть ярче за счет различных языковых средств.
Ловец на хлебном поле и прочие банабульки
Еще одна тенденция, наметившаяся в последние годы – это так называемые «перепереводы» различных классических произведений мировой литературы. Для чего это делается? Во-первых, есть случаи, когда произведение существует в довольно беспомощном переводе (каких было немало в 90-х годах), и чтобы представить публике достойного автора, издательство заказывает новый перевод. Бывает и так, что переиздать книгу в старом переводе затруднительно из-за проблем с авторским правом (например, переводчик умер, а связаться с наследниками-правообладателями невозможно) – тогда издательству тоже ничего не остается, кроме как переводить книгу заново.
Другая причина глубже и уводит нас в прошлое. Часть сегодняшних переводчиков придерживается мнения, что многие советские переводы, при всех их художественных достоинствах, не адекватны оригиналу, потому как демонстрируют полное незнание переводчиком, например, американских реалий (если вести речь об американской переводной литературе) и «стыдливость» цензоров.
Как результат – появление новых переводов. В частности, не так давно издательство «Эксмо» выпустило переперевод романа Дж.Д.Сэлинджера «The Catcher in the Rye» - «Ловец на хлебном поле» (больше известного русскоязычному читателю как «Над пропастью во ржи» - пер. Риты Райт-Ковалевой), а также цикла «9 рассказов» - все в переводе Максима Немцова. Это событие вызвало массу откликов в СМИ и споров в блогосфере. Одни говорили, что Райт-Ковалеву вместе с ее переводами давно пора отправить в утиль, а Немцова наградить за смелость; другие возражали, что Немцова нужно наказать за надругательство сразу над двумя текстами – Сэлинджера и Райт-Ковалевой, поскольку новый перевод сделан безобразно. Третьи возмущались, что Немцов «неправильно» перевел названия рассказов: у Райт-Ковалевой, мол, было «Хорошо ловится рыбка-бананка», а в новом варианте «Самый день для банабульки» - непорядок. Четвертые вообще грозились сотворить с переводчиком что-нибудь нехорошее за то, что тот покусился на святое – нет, не на роман Сэлинджера, а на канонический перевод Риты-Райт Ковалевой. И так далее.
Существуют переводы, ставшие частью нашей культуры. Это во многом касается и детской переводной литературы – сюда смело можно отнести, например, «Мери Поппинс» Бориса Заходера и его же «Винни-Пуха», или «Карлсона» Лилианны Лунгиной (перевод Людмилы Брауде и «осовремененный» вариант Эдуарда Успенского были фактически отвергнуты читателями).
Можно ли включить в этот список «Над пропастью во ржи» Риты Райт-Ковалевой? Наверное, отчасти да. Значит ли это, что Сэлинджера лучше раз и навсегда «оставить в покое» и не переводить заново? Наверное, нет. Но делать это нужно, осознавая высокую степень ответственности перед читателями. Мы не будем здесь анализировать перевод Максима Немцова, но первое, что бросается в глаза, это превращение Холдена Колфилда из трогательного, умного мальчика в обыкновенную уличную шпану с манерами и лексиконом пэтэушника. Забавный сленг, на котором говорит Холден Райт-Ковалевой, отчасти был изобретен ею самой (потому что как такового молодежного сленга в 50-е годы в СССР не было) и благодаря языковой интуиции переводчика очень гармонично вписался в перевод. Тинейджерское арго, на котором изъясняется главный герой в новом варианте книги, Максим Немцов «взял» из современной жизни, смешал со стилистически противоречивыми пластами языка – и поместил в роман Сэлинджера, описывающий реалии Америки конца 40-х годов прошлого века. И, конечно же, в тексте возник диссонанс.
Подобные опыты перепереводов привели к тому, что сегодня время от времени возникают разговоры о противоборстве старой и новой школ художественного перевода. Но, по мнению Ирины Майгуровой, «нет старой и новой школ. Просто есть переводчики, а есть экспериментаторы. Эксперименты при переводе – не запрещённый приём, в некоторых текстах даже не обойтись без здорового переводческого «хулиганства», но делать это надо с уважением и к автору, и к читателю, чтобы экспериментирование не стало самоцелью».
Не одиноки во Вселенной
Реально ли заниматься художественным переводом, живя в провинции, если учесть, что столичные издательства крайне неохотно сотрудничают с иногородними переводчиками? И как обстоит дело с обучением данному виду перевода, допустим, в воронежском университете?
В ВГУ на факультете РГФ, помимо остальных предметов, студентам на пятом курсе преподают дисциплину под названием: «перевод художественных текстов». Обучение длится 1 семестр и состоит из курса лекций и семинаров, на которых обсуждаются трудности перевода на примере отрывков из какого-либо известного произведения англоязычной литературы (например, из того же «Над пропастью во ржи» Сэлинджера или «Заводного апельсина» Берджесса). Конечно, этого недостаточно для того, чтобы получить адекватное представление о профессии. Как рассказывает преподаватель курса Ирина Чарычанская, факультет уделяет данному аспекту перевода так мало внимания потому, что он не столь востребован на рынке труда (тем более, на местном рынке), к тому же, редко можно встретить и студентов, у которых присутствуют желание и, главное, способности к художественному переводу.
Что до первого вопроса (реально ли заниматься художественным переводом, живя в провинции), ответ – да. Оказалось, в нашей стране существует уникальное явление, которое зовется Школой перевода Владимира Баканова (известный переводчик Владимир Баканов, как вы понимаете – ее глава, создатель и идейный вдохновитель). Школа базируется в Москве, но работают в ней переводчики из разных городов (не только России, но и ближнего и дальнего зарубежья - Украины, Канады, США, Англии и т.д.), и среди них 3 переводчика из Воронежа: Ирина Майгурова, Надежда Парфенова и Светлана Першина.
Дело в том, что у Школы есть сайт (www.bakanov.org), на котором 3 раза в год проводится конкурс художественного перевода. Любой переводчик соответствующего уровня может попробовать свои силы в переводе небольшого отрывка из ранее не издававшегося в России произведения англоязычной литературы. По результатам конкурса выбирается 10 лучших работ, авторы одной-двух наиболее перспективных приглашаются в Москву для собеседования. Помимо шанса получить работу, проведением конкурса Школа дает начинающим переводчикам уникальную возможность освоить азы профессии – ведь на форуме каждый раз происходит обсуждение конкурсного отрывка, жюри обращает внимание конкурсантов на наиболее распространенные ошибки, которые те совершили при переводе.
Сейчас в Школе Владимира Баканова около 60-ти участников, которые переводят книги для таких издательских гигантов, как «АСТ» и «ЭКСМО».
Участники Школы постоянно занимаются самосовершенствованием и оттачиванием своего мастерства. Во-первых, благодаря переводческой практике. Во-вторых, благодаря частому профессиональному общению между собой, как личному, так и через Интернет: на форуме сайта есть закрытая часть. Здесь происходит обучение новичков, можно получить консультацию опытных участников Школы, задать вопрос о конкретных трудностях в переводе книги, попросить помощи с переводом специализированных фрагментов (например, связанных с медициной, военным делом, геральдикой и т.д.). Кроме того, 2 раза в год участники Школы собираются в Москве на конференцию по художественному переводу, где обсуждаются наиболее актуальные проблемы художественного перевода.
…Ирина Майгурова работает в Школе Владимира Баканова около двух лет. По признанию Ирины, Школа дает ей много больше, чем просто возможность реализоваться в любимом деле и ощущение того, что «труд твой не напрасен» (хотя и это невероятно важно). «Дело в том, что ни в одном издательстве не будут выбирать рядовому переводчику книгу, ориентируясь на его профессиональный уровень и круг интересов. Ни в одном издательстве не станут так пристально следить за профессиональным ростом переводчика, как это делает Владимир Баканов, которому известны сильные и слабые стороны каждого участника Школы. А еще очень важно общение с другими переводчиками. Благодаря Школе я узнала людей, с которыми мы, выражаясь образно, говорим на одном языке. Людей, которые занимаются тем же, чем я, дышат тем же, так же трепетно относятся к Слову, – это удивительное ощущение. Общаясь с коллегами дважды в год на конференции в Москве, я получаю вдесятеро больше, чем за год переводческой работы. Когда я думаю об этих людях, о связи между нами, мне невольно вспоминается фраза «мы не одиноки во Вселенной».
