Дочери Скаты, мудрые и прекрасные, щедро расточали нам свою нежность. Сама возможность находиться в их лучезарном обществе доставляла мне редчайшее наслаждение. Долгие дни в холле протекали в приятных развлечениях: Гвенллиан учила меня играть на арфе, с Гован мы целыми днями с упоением просиживали за восковыми дощечками. Но больше всего я любил играть в гвидбвилл* с Гоэвин. Что сказать мне про дочерей Скаты? Лишь то, что мне они казались прекрасней солнечного лета, грациозней нежных ланей, резвящихся на высокогорных лугах, заманчивей пышных тенистых долин Ски, что все три были очаровательны, обворожительны, восхитительны. Гоэвин. Длинные белокурые волосы, заплетенные, как и у матери, во множество тонких косичек, кончики которых украшены изящными золотыми колокольчиками, так что каждое ее движение сопровождается нежной музыкой. Ясное величественное чело и точеный прямой нос дышат благородством; на полных губах, выдающих скрытую чувственность, неизменно играет загадочная улыбка; в карих глазах светится искорка смеха, будто все, на что направлен их взор, создано исключительно для ее удовольствия. Казалось, сам Творец, бесконечный в своей щедрости, подарил мне это счастье – сидеть рядом с нею, склонившись над квадратной деревянной доской, лежавшей у нас на коленях. Умница и хохотунья Гован, с живым взором синих, как у матери, глаз, окаймленных темными ресницами. У нее были светло-каштановые волосы и смуглая кожа, напоминающая подрумянившуюся на солнце вишню. Прекрасное, крепкое и выразительное тело танцовщицы. В те редкие дни, когда солнце озаряло небо своим непродолжительным, а потому еще более дивным, сиянием, мы с Гован седлали лошадей и скакали вдоль берега, над которым возвышался замок. Холодный ветер щипал нам лица, на плащи летели морские брызги, лошади неслись сквозь пену прибоя, белеющую на черной гальке. Мы пускались наперегонки: ее серая кобыла, стремительная, словно ныряющая чайка, и мой быстроногий рыже-чалый скакун перелетали через прибрежные камни и останки погибших кораблей так, что захватывало дух. Мы доезжали до дальней оконечности бухты, туда, где обрушивались в море каменные глыбы утеса. Потом разворачивались и мчались назад, к противоположному мысу, где спешивались и давали лошадям отдохнуть. От их взмыленных боков поднимался и клубился в холодном воздухе пар; мы пробирались по скользким прибрежным камням, и колючий морской воздух обжигал нам легкие. И в эти минуты, когда кровь бурлила у меня в жилах, ветер холодил кожу и радостно-отзывчивая рука Гован лежала в моей руке – я всем своим существом ощущал живительное прикосновение Дагда**. Дагда, Добрый Бог, назывался у них также Скорой Верной Рукой за свою неисчерпаемую изобретательность и могучий дар вдыхать жизнь во все, к чему он прикасается. С этим загадочным кельтским божеством и с остальным пантеоном меня познакомила Гвенллиан, банфилид, то есть женщина-филид, или сказительница. Гвенллиан… Эти дивные волосы цвета красного дерева и сверкающие изумрудные глаза, эта чарующая молочно-белая кожа, алые щеки и губы – словно выкрашенные соком наперстянки; гибкость и изящество в каждой линии тела, от изгиба шеи до подъема ступни. По вечерам Гвенллиан садилась за арфу, и ее искусные пальцы начинали сплетать мерцающую магию звуков, и она пела древние песни Альбиона – о Ллире*** и его несчастных детях, об измене и подлом коварстве Блодеуведд, о Пуйле и его возлюбленной Рианнон, о прекрасной Арианрод и таинственной Матонви, о Бране Благословенном и Манавидане, о Гвидионе и Придери, о Дилане, Эпоне, Дон… и обо всех-всех остальных. * Древняя кельтская игра типа шахмат. ** Божество в кельтской мифологии, «Добрый Бог». *** Здесь и далее перечисляются персонажи кельтской мифологии.