Филип Кинред Дик «Обложка»


Дряхлеющий, вечно злой директор издательства «Обелиск» раздраженно заявил:
— Мисс Ханди, не хочу я с ним видеться. Издание уже в типографии; даже если в тексты вкралась ошибка, мы теперь бессильны что-либо изменить.

— Но господин Мастерс, сэр, — напомнила вышеупомянутая особа, — это очень существенная ошибка. Быть может, он прав. По мнению мистера Брендайса, вся глава…

— Читал я его письмо и по визофону с ним говорил. Мне известно его мнение.

Мастерс подошел к окну своего кабинета и угрюмо взглянул на скучную, изъеденную кратерами поверхность Марса — этот пейзаж он лицезрел уже не один десяток лет. «Отпечатано и переплетено пять тысяч экземпляров, — думал Мастерс. — Из них половина — в обложке с золотым тиснением из шкуры марсианского вуба. Материала дороже и шикарнее нам не найти. Мы несем убытки уже на издании, а теперь еще и это».

На его письменном столе лежал экземпляр злополучной книги. Поэма Лукреция «О природе вещей» в великолепном переводе благородного Джона Драйдена. Барни Мастерс раздраженно перелистнул хрустящие белоснежные страницы. «Кто бы мог подумать, что хоть одна живая душа на Марсе настолько хорошо знает древний текст?» — мелькнуло у него в голове. А ведь человек, ожидавший в приемной, составлял лишь одну восьмую часть тех, кто обратился в «Обелиск» по поводу спорного отрывка.

Такого ли спорного? Несомненно, восемь местных знатоков латыни были правы. Проблема состояла лишь в том, как заставить их убраться подобру-поздорову и забыть, что однажды они держали в руках издание «Обелиска», да еще нашли в нем тот неуместный, сомнительный отрывок.

Коснувшись кнопки системы внутренней связи, Мастерс велел своей помощнице:
— Ладно, впустите его.

«Иначе этот человек никогда не уйдет — он скорее свалится в приемной замертво. Языковеды, они все такие. Терпение у них, похоже, безграничное».

Дверь распахнулась, и на пороге нарисовался высокий, седоватый незнакомец в старомодных, явно земного пошиба очках, в руке он держал портфель.

— Благодарю вас, господин Мастерс, — произнес мужчина, входя в кабинет. — Позвольте мне объяснить, сэр, почему моя организация считает подобную ошибку столь важной.

Визитер, не дожидаясь приглашения, уселся за стол и проворно расстегнул свой портфель.

— Мы, знаете ли, выходцы с одной планеты. Все наши ценности и обычаи произошли с Земли. СЧИЗА полагает, что издавая эту книгу…

— Какая еще «СЧИЗА»? — перебил его Мастерс. Он впервые слышал это название, но все равно мысленно застонал. «Очевидно, эти дотошные чудаки собираются вместе и с утра до ночи неусыпно изучают всю печатную продукцию, издаваемую здесь, на Марсе, или доставляемую с Земли».

— Стражи чистоты и истинности знаменитых артефактов, — пояснил Брендайс. — У меня с собой настоящий земной экземпляр «О природе вещей» в переводе Драйдена, в котором нет ошибок, и ваше, местное, издание.

Он произнес «местное» так, словно говорил о чем-то гадком или второсортном, по-видимому, подозревая выпестованное Мастерсом издательство в сомнительных делишках.

— Рассмотрим недостоверные вставки. Прежде взглянем на мой экземпляр. — Он положил Мастерсу на стол потрепанный, старинный томик явно земного происхождения: — Похоже, тут все верно. А вот, сэр, ваша книга. Итак, один и тот же отрывок.
Рядом со старинной книжицей в синей обложке, он положил роскошный, переплетенный в шкуру вуба фолиант, изданный «Обелиском».

— Давайте пригласим сюда моего редактора, — предложил Мастерс. Включив внутреннюю связь, он обратился к мисс Ханди: — Попросите, пожалуйста, Джека Снида зайти ко мне.

— Слушаюсь, господин Мастерс.

— Согласно подлинному изданию, — продолжил Брендайс, — мы имеем почти буквальный перевод латинской фразы. Кх-м!

Он смущенно откашлялся, а затем громко прочел вслух:

Так и когда уже нас не станет, когда разойдутся
Тело с душой, из которых мы в целое сплочены тесно,
С нами не сможет ничто приключиться по нашей кончине,
И никаких ощущений у нас не пробудится больше,
Даже коль море с землёй и с морями смешается небо.(1)

— Мне известен этот стих, — резко оборвал уязвленный Мастерс. Этот человек разговаривал с ним, словно с глупым ребенком.

— Упомянутый отрывок, — продолжил Брендайс, — исчез из вашего издания, а вместо него, бог знает откуда, появился другой. Позвольте…

Он взял со стола шикарный экземпляр книги в обложке из шкуры вуба, полистал в поисках нужного места и начал:

Так и когда нас не станет, постигнем глубины
Мысли великой и смертным досель не понятной:
С нами не сможет ничто приключиться по нашей кончине,
Наше присутствие здесь предвещает блаженство,
Коему нет ни конца, ни предела, ни края.

Не сводя с Мастерса взгляда, Брендайс, захлопнул изысканный фолиант.

— Самое досадное, — сказал он, — что данные строки несут в себе послание, диаметрально противоположное содержанию всей книги. Откуда они взялись? Ведь кто-то же их сочинил. Драйден этого не писал, Лукреций — тоже.

Судя по взгляду, он подозревал в сем деянии самого Мастерса.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел выпускающий редактор издательства, Джек Снид.

— Так и есть, — покорно констатировал он. — Но это лишь одно из множества изменений в тексте. С тех пор как пошли обращения, я перепроверил всю книгу, а в настоящий момент занимаюсь анализом наших последних неудачных изданий. — И ворчливо добавил: — В некоторых из них я тоже нашел исправления.

— Вы же последним корректировали материалы перед отправкой в набор. Хотите сказать, что сами пропустили ошибки?

— Ни в коем случае, — отрезал Снид. — Я лично сверял гранки — там не было никаких расхождений. Изменения начались после выхода последних эксклюзивных экземпляров, если понимаете, о чем я. А именно, с появлением позлащенных кожаных фолиантов. Обычных книг в картонном переплете это не коснулось.

Мастерс зажмурился:
— Но их печатали одновременно. С одного набора. К тому же изначально мы не планировали эксклюзивного тиража; только в последнюю минуту в головном офисе решили переплести половину экземпляров в шкуру вуба.

— По-моему, — заявил Джек Снид, — нам пора как следует заняться этой шкурой.




Часом позже готовый вот-вот взорваться Мастерс в компании Джека Снида взирал на сидящего перед ними Лютера Саперштейна, торгового представителя заготовительной фирмы «Идеал». Именно от них издательство «Обелиск» получило материал для переплета.

— Прежде всего, — отрывисто бросил Мастерс, — как вы объясните нам происхождение этой шкуры?

— В сущности, — ответил Саперштейн, — если я правильно понял ваш вопрос, ее сняли с марсианского вуба. Видимо, это мало о чем говорит вам, господа, но, по крайней мере, имея отправную точку, и, приняв сказанное за аксиому, можно перейти к дальнейшим умозаключениям. Для большей пользы позвольте мне кратко рассказать вам о сущности вуба. Шкура его, кстати, очень дорогая, поскольку ее трудно добыть. А ценится она потому, что эти существа крайне редко умирают. Понимаете, убить вуба, даже больного или старого, практически невозможно. А если это все же произошло, его кожа продолжает жить. Это качество делает ее незаменимой в украшении домашнего интерьера, или, как в вашем случае, в оформлении ценных книг, подлежащих длительному хранению.

Мастерс вздохнул и уставился в окно, слушая разглагольствования Саперштейна. Рядом сидел редактор и с хмурым выражением на живом, энергичном лице что-то быстро писал.

— Та, которую мы вам предложили, — говорил Саперштейн, — причем не забывайте: это дело затеяли вы, мы не искали знакомства — одна из лучших, а выбор у нас огромный. Это живая кожа, обладающая неповторимым блеском. Ничего подобного нет ни на Марсе, ни на Земле. Если ее поцарапать, а тем паче порвать, она восстановится сама по себе. С каждым днем кожа становится все толще, а фолианты — роскошнее и, следовательно, дороже. Лет через десть этим книгам цены…

— Значит, шкура до сих пор жива, — перебил его Снид. — Интересно. А вуб, по вашим словам, так ловок, что его фактически невозможно убить.

Он покосился на Мастерса и продолжил:
— Все изменения в текстах наших книг связаны с понятием бессмертия. Характерен пересмотр идей Лукреция. В подлинном тексте утверждается, будто пребывание человека в этом мире временно, что, даже если его душа выживает после смерти, это не имеет значения, поскольку она ничего не помнит о своем предыдущем существовании. Но откуда-то возникает новый перевод, в котором категорически провозглашается наличие загробной жизни. Как вы и говорите, данный факт полностью опровергает всю философию Лукреция. Понимаете, с чем мы столкнулись? Проклятый вуб навязывает разным авторам собственное мировоззрение. Вот что самое главное.

Снид замолчал и снова принялся что-то царапать в блокноте.

— Разве кожа, даже если она вечно живая, может оказывать влияние на содержание литературного произведения? — требовательно спросил Мастерс. — Текст уже напечатан, страницы обрезаны, склеены и прошиты. Ерунда какая-то! Не верится мне, что обложка, то есть эта проклятая шкура, и в самом деле живет.

Он окинул Саперштейна внимательным взглядом:
— А если и так, что же она ест?

— Мельчайшие частицы пищи, которые находятся в воздухе во взвешенном состоянии, — любезно пояснил Саперштейн.

— Ну-ну! Это просто смешно, — поднимаясь с места, заявил Мастерс.

— Она вдыхает частицы через поры, — сказал Саперштейн. Теперь он говорил снисходительно и даже с некоторым осуждением.

Продолжая изучать свои заметки и даже не думая вставать вслед за своим шефом, Джек Снид задумчиво произнес:
— Изменения в некоторых текстах заслуживают самого пристального внимания. Они варьируются от полного переиначивания текста оригинала вкупе с искажением авторского замысла, как в случае с Лукрецием, до очень искусных, почти незаметных исправлений отдельных слов, если те идут вразрез с учением о бессмертии. Проблема заключается вот в чем: мы столкнулись с мнением одной конкретной особи, или же идеи вуба имеют под собой нечто большее? Поэма Лукреция, например, с поэтической точки зрения, — превосходное, великое и очень интересное произведение. Однако заключенные в ней философские воззрения, возможно, не верны. Не знаю… Я ведь не автор — я обычный редактор. А хороший редактор ни в коем случае не лезет со своим мнением в авторский текст. Однако вуб, или то, что от него осталось, именно этим и занимается.

Он в очередной раз замолчал.

— Интересно, а не добавило ли это существо чего-нибудь ценного? — предположил Саперштейн.


________________________________________
(1) Лукреций «О природе вещей», перевод Ф.А. Петровского, Издательство АН СССР, 1946 г.(Книга третья, ст. 838-842)