Пожарный (Джо Хилл)


Он закончил разговор, положил трубку и посмотрел на нее.

— В чем дело? Почему ты дома?

— Там, за школой, был мужчина, — сказала Харпер и запнулась, как будто в горле встал комок.
Он сел рядом и обнял ее за плечи.

— Эй, все хорошо.

Комок исчез, и к ней вернулась способность говорить.

— Он шатался по школьной площадке, словно пьяный. А потом упал и загорелся. Он вспыхнул так, будто был сделан из соломы! Половина школы видела. Площадку видно почти из каждого кабинета. Весь день я успокаивала испуганных детей.

— Надо было сказать мне. Надо было оторвать меня от телефона.

Она развернулась и положила голову ему на грудь.

— У меня в спортзале было 40 детей, несколько учителей и директор, кто-то плакал, кто-то трясся от страха, кто-то впал в истерику, а я… я готова была на все это сразу.

— Но ты держалась.

— Да. Я раздала сок. Самое лучшее лекарство мгновенного действия.

— Ты сделала что смогла, — сказал он. — Ты позаботилась о детях, которые видели, может, самую страшную вещь в своей жизни. Ты же понимаешь? И они запомнят, как ты была добра к ним, на всю жизнь. Ну а сейчас все позади, и ты тут, со мной.

Некоторое время она молчала и не шевелилась в его объятиях, вдыхая такой родной запах сандала и кофе.

— Когда это произошло? — он отпустил руки и заглянул ей в глаза.

— На первом уроке.

— Скоро три. Ты обедала?

— Уху…

— Тебе нехорошо?

— Уху...

— Надо тебя покормить. Не знаю, что есть в холодильнике. Мы можем что-нибудь заказать, в любом случае.

— Просто воды, — сказала она.

— Как насчет вина?

— Это лучше.

Он встал и подошел к маленькому холодильнику на шесть бутылок, стоящему на полке. Бросил взгляд на одну бутылку, потом на другую: какое вино лучше всего употреблять при глобальной эпидемии? — и сказал:

— Я думал, все это дерьмо случается только в странах, где с экологией так все плохо, что людям нечем дышать, а реки превратились в сточные канавы. В Китае. В России. В Курдистане.

— Рэйчел Мэддоу говорит, уже сто таких случаев в Детройте. Вчера вечером говорила.

— Вот-вот. Я думал, это происходит в тех жутких местах, куда не стоит и носа совать: в Чернобыле или Детройте. — Чпокнула пробка. — Не понимаю, как могут инфицированные люди садиться в автобус. Или в самолет.

— Может быть, они просто боятся карантина. Страх разлучения с родными сильнее страха заразить кого-то еще. Никто не хочет умирать в одиночестве.

— Да, конечно. Зачем умирать в одиночку, когда можно прихватить на тот свет компанию? Это так трогательно — заразить гребаным смертельным вирусом всех, кто тебе дорог. — Он принес ей бокал золотистого вина, похожего на дистиллированный солнечный свет. — Если бы со мной это случилось, я бы лучше умер, но не заразил тебя. Не подверг бы тебя риску. Думаю, логичнее было бы покончить с жизнью, зная, что это спасет других людей. Не представляю, может ли быть что-то безрассуднее, чем шататься по городу с этой заразой.

Он протянул ей бокал, слегка коснувшись ее пальца. Это было то самое его касание, специальное касание; он всегда интуитивно знал, когда надо убрать прядь ее волос за ухо или пригладить пушок на затылке.

— Насколько легко подхватить эту дрянь? Она распространяется, как грибок, да? Пока ты моешь руки и не разгуливаешь босиком по спортзалу, ты в порядке? Эй. Эй! Ты не приближалась к тому бедолаге?

— Нет, — Харпер не сунула нос в бокал, чтобы вдохнуть французский букет, как учил ее Джейкоб, когда ей было 23 и она, только что отдавшись любовной страсти, была больше одурманена им, нежели алкоголем. Она прикончила Совиньон Блан в два глотка.