Год 1699, Южная Америка. Непролазные джунгли, зелёные тени и косые солнечные лучи, густой дурманящий аромат. Рыскающие ягуары. Цветущие орхидеи. Несмолкаемый птичий гомон и гвалт непоседливых мартышек. И посреди джунглей, в мрачном царстве малярии: Потерянный город – безмолвное пространство, залитое солнцем. Красные и белые оштукатуренные пирамиды. Ступени, дворики и широкие, прямые, словно отштампованные, улицы. Неправдоподобно прямые. Впечатляющая архитектура в неизвестно какой глуши. Повсюду высеченные из камня вожди и боги. А вот и наш герой – неустрашимый испанский иезуит. Его ни с кем не спутаешь. Чёрные глаза-маслинки, как и положено всякому испанскому священнику, разве что пляшущих в них чёртиков не встретишь у мастеров инквизиции; чёрная ряса, башмаки, распятие; невысок, а лучше сказать – «компактен»; смугл. Небрит. Он настороженно выглядывает из чащи, и его проницательные глаза расширяются, когда перед ним открывается Потерянный город. Из-под рясы иезуит вытаскивает сложенный вчетверо кусок овечьей кожи, разворачивает и принимается изучать замысловатую схему, вычерченную красными и голубыми чернилами. Разобравшись что к чему, устремляется к стене, украшенной гипсовыми барельефами разъярённых чудовищ – похоже, их жуткие оскаленные пасти отпугивают даже лианы и орхидеи. Пробирается вдоль стены. Десять метров, двадцать, тридцать, – и, наконец, врата Ягуара. Величественное сооружение из красного гипса, возвышающееся подобно мегалиту; на зелёном камне-перемычке вылеплены барельефы двух свирепых, рвущихся в бой ягуаров, вставших на задние лапы – глаза и когти сверкают золотом. И это ещё не всё: ворот – настоящих железных ворот с проржавевшими прутьями – нет и в помине. На их месте, слегка искажая вид на загадочный город, мерцает сплошное облако голубоватого света. Острый слух (примерно, как у нашего иезуита) уловил бы жужжание, потрескивание и лёгкий гул. А что за отвратительные кучки усеивают проход перед воротами? Уйма зажаренных жуков, две-три сгоревшие птицы и... вот чёрт, страшно представить, чем была та почерневшая, перекрученная груда, вытянувшая к голубому облаку ссохшуюся руку. Наверное, обезьяна, успокаивает себя иезуит. Присмотревшись к пиктографическому рисунку на одной из колонн, он находит то, что искал: крохотное тёмное углубление на лице бога-попугая, то ли рубящего голову пленнику, то ли опыляющего банановое дерево – зависит от того, насколько хорошо вы разбираетесь в пиктограммах. Изучив детали, иезуит запускает руку в кожаный мешочек на поясе и достает артефакт – золотой ключ, вовсе не похожий на ключ. Как он попал к иезуиту? Неужели тому встретилось смутное упоминание о ключе в позабытом всеми свитке, истлевающем в библиотеке Эскориала? И неужели он пустился по затерянному следу, пренебрегая неизведанными опасностями, и разыскал его в Новом свете? Как и вы, я могу лишь строить догадки. Затаив дыхание, иезуит вставляет ключ в углубление на клюве бога-попугая. В ту же секунду раздаётся пронзительный писк, и иезуит без подсказки понимает, что кое-кто предупрежден о его приходе. Может быть, предупреждённых несколько. Голубое облако мигает и на мгновение растворяется. Не мешкая, иезуит сноровисто прыгает в ворота, словно и нет на нём длинной рясы. Едва он приземляется по ту сторону, как голубое облако вновь заполняет проход, и москит, устремившийся вслед за иезуитом, погибает в россыпи искр ужасной, хотя и не безвременной, смертью. Иезуит переводит дыхание. Доступ в Потерянный город открыт. Пропетляв в грандиозном лабиринте расставленных в непостижимом порядке сооружений, он попадает в затенённый дворик с бьющим фонтаном. Здесь стоят высеченные из камня столы и стулья. Иезуит садится. На столе – плотный лист пергамента с каллиграфически выписанным текстом. Иезуит склоняется над ним и с интересом пробегает глазами. В проходе под аркой возникает тень, он поднимает голову и видит индейца майя. Этот персонаж тоже легко узнаваем. Головной убор из перьев, килт из шкуры ягуара, гладкие коротко остриженные чёрные волосы. Крючковатый нос и высокие скулы. Угрюмо-презрительный взгляд, так идущий жителю давно исчезнувшей империи. Настал последний час испанского иезуита? Вовсе нет. Индеец майя кланяется, взмахнув гребнем из перьев, и спрашивает: – Чем могу служить Сыну неба? Иезуит бросает взгляд на пергамент. – Так... маргарита-гранде будет в самый раз. Со льдом и солью, окей? Да, приготовь две порции – я жду друга. – Окей, – отвечает индеец майя и молча удаляется. Вот это я понимаю! Разительный контраст иллюзии и реальности – ни с чем не сравнимое зрелище. Представляю растерянность воображаемого наблюдателя. Он наверняка решит, что очутился в английском комическом скетче. Знаете, как мне удаётся выживать на этой работе, выполняя год за годом одно паршивое задание за другим, без всякой цели? Я научился ценить абсурдные ситуации. А ещё у меня нет выбора.