Обычно «вопросник» интервью начинается с традиционных вопросов «как все начиналось?», «кто был вашим учителем?» и т.д. Давайте попробуем пойти иначе. Русский язык в наши дни претерпевает мощный прессинг извне, поскольку происходит постоянное заимствование колоссального количество иностранных слов. Мало того, что слов, но еще и целых конструкций, чуть ли не стиля мышления… «Сеть не коверажит», «приаттачить контент», «флудеры каскадно откомментили пост» и тому подобное. Не видите ли вы в этом своего рода опасность, опасность размывания русского языка?
Всякий язык меняется – всегда и постоянно. Нравится нам или нет, процесс это совершенно естественный и неумолимый. Прежде он шел медленно и малозаметно; однако в последнее время на нас обрушились огромные потоки информации, возникли невиданные прежде средства доступного удаленного общения, – и количество заимствований стало расти фантастическими темпами; некоторые даже говорят об «агрессии» по отношению к русскому языку. Глянцевые журналы и компьютерные издания пестрят английскими словами. Многие из них уже вошли в нашу речь и стали органичной частью современного русского языка – вряд ли мы уже когда-нибудь будем говорить «электронно-вычислительная машина» вместо «компьютер», «сайт» практически вытеснил из обращения «страничку в Интернете», да и само слово «Интернет» совсем не русское. Как правило, активнее навязывает свою лексику и конструкцию более развитая нация - так, в частности, проявляются объективные законы экономического развития. В пору расцвета технической мощи СССР во многие языки вошли русские слова «спутник», «космонавт» и т.д. Увы, инерции не хватило, слишком недолго мы лидировали. Допускаю, что через пару десятилетий мы начнем пользоваться и китайскими словами, а сейчас, все по той же инерции, диктует английский.
И все-таки процесс заимствования лишь частично естественный. В значительной степени тем самым врагом, который совершает агрессию против русского языка, являемся мы сами. Нам проще копировать, чем думать.
Конечно, у языка есть некий запас гибкости. Смотрите, он обрабатывает чужеродные слова своими средствами и делает их русскими. Возьмем ваш пример: «флудеры каскадно откомментили пост» - здесь сразу понятно, где подлежащее, а где сказуемое, что глагол, а что наречие… Время покажет, что отсеется, как шелуха, а что прочно войдет в обиход. И тут нам, переводчикам (а ведь именно мы, наряду с писателями и журналистами, меняем или сохраняем язык, лепим его современный отблик), уместно определиться, занять некую позицию. Ведь изменения можно подгонять; а можно и деликатно их сдерживать. Не перегибая палку - ибо язык произведения определяется в первую очередь стилистикой автора, исторической эпохой, возрастом и социальным положением персонажей и т.д., переводчикам художественной литературы, по-моему, все же следует быть несколько… консервативнее.
Существует ли в современном ремесле переводчика «борьба культур», отличающихся большей степени западничества или, напротив, заметной тягой к русскому культурному «автаркизму»?
Сейчас, на мой взгляд, заметна иная борьба – я бы сказал, культуры и антикультуры. Вернее, культуры и бескультурья, невежества. В последнее время стали появляться переводы, авторы которых заявляют о своей особой модернистской позиции. Отличительная черта таких переводов - якобы предельная близость к оригиналу, в отличие от «сахарной водички» переводчиков «советской школы». Глубоко убежден, что никакой «новой позиции» тут нет, а есть лишь плохое знание английского плюс дурной вкус. Для переводчика-буквалиста – назовем его условно-обобщающе «переводчик» - в чужом языке все странно; стандартный фразеологический оборот ставит его в тупик, и «переводчик» слепо калькирует фразу, нередко внося смысловые ошибки, корежа русский и создавая стилистические нестыковки. Причем для усиления выразительности и подчеркивания своеобразия своего текста «переводчик» вставляет «яркие» словечки. Увы, дурной вкус обычно идет рука об руку с нехваткой способностей, и попытка «нового прочтения» языка проваливается. Герои изящного английского романа начинают говорить на языке «реальных пацанов». По образному выражению Гафта, «как будто «Шанели» накапали в щи». Правильность таких переводов – видимая; а в жертву ей приносится ритмика текста, его музыка, а иногда и просто здравый смысл.
Иные могут спросить, зачем вообще подробно останавливаться на неудачных переводах, мало ли их!.. Поясню.
Переводчика-«модерниста» как раз понять можно. Невольно вспоминаю остроумный рассказ Роберта Шекли «Вымогатель». К первой встрече с представителем инопланетного разума готовятся журналисты, и каждый мучительно думает, что умного сказать.
«Газетчики, прихватив камеры и микрофоны, ринулись к выходу…
…Уиман включил С-31 и протянул микрофон инопланетянину.
- Проверка. Раз, два, три. Вы поняли, что я сказал?
- Вы сказали «Проверка. Раз, два, три, - произнес Детрингер, и газетчики облегченно вздохнули: первые слова наконец сказаны, и Уиман во всех учебниках истории будет выглядеть настоящим идиотом. Уимана, однако, нисколько не беспокоило, как он будет выглядеть, лишь бы его имя вообще попало в учебники».
К сожалению, переводческое «новаторство» отражает ожидания некоторой части читателей, которым хочется ездить на купленной в кредит иномарке, «тусоваться» в модных местах и слыть вольнодумцами. Нигилизм – явление старое и хорошо известное, а проявлять нигилизм в культуре – куда легче, чем в других областях жизни. Впрочем, подобные переводы привлекают и некоторых вполне неглупых и эрудированных людей. На мой взгляд, это типичный пример «горя от ума». Им хочется глотка свежего воздуха, хочется перемен, и они склонны искать новизну в языке, а не в реальной жизни, полагая окружающий мир мало подверженным переменам. Это не радостно и не печально; такова нынешняя реальность, вполне ясно данная нам в ощущениях. И в этом смысле «переводчик-модернист» так же бессилен что-либо изменить, так же следует заложенной программе, «как рыба, впервые выползшая из моря, чтобы выпученными глазами посмотреть на доисторический берег».
Что представляет собой переводчик в наши дни? Кто он на практике в большей степени: слуга иноязычного автора или амбициозный соавтор?
Если речь идет о переводчике, а не о «переводчике», то он свободен в той мере, какая необходима для создания художественного произведения на русском языке. Расплывчато? Что поделаешь: когда речь идет об искусстве, очень трудно найти жесткие формулировки. Именно потому, что восприятие искусства очень индивидуально, я вообще стараюсь избегать категорических оценок: это «недолитература», это «недоперевод». Я лишь скажу, что некая книга не для меня; я не стану рекомендовать ее своим детям или своим друзьям. Не более того. Повторяю, речь идет не об откровенной халтуре, а о неприемлемом для меня лично способе достижения художественной цели.
До какой степени нынешнее положение вещей в книжном бизнесе позволяет сохранять традиции качественного, высокоинтеллектуального труда переводчика?
С одной стороны, существующие ныне в книжном бизнесе расценки совершенно однозначно не позволяют переводчику не то что сносно жить, но и просто сводить концы с концами. Об этом так часто сетуют, такое море слез проливают некоторые мои коллеги!.. Сетовать тут бессмысленно, как бессмысленно и взывать к совести издателей. У бизнеса свои законы, и подаяний тут не дают. Низкие ставки – лишь одно из следствий низкого престижа профессии. Пока переводчик остается незаметен, пока не видна его роль в создании произведения на русском языке, ситуация не изменится. Поэтому одна из задач, пусть и не первостатейной важности, нашей Школы – показать, что книгу, которой наслаждается читатель, сперва сердцем и умом воспринял переводчик, а затем воссоздал на русском языке ее лексику, стилистику, ритмику… И в этом смысле он – соавтор. Именно переводчик творит ту цепочку слов, которой мы наслаждаемся – или которую мы отторгаем. Именно переводчик может «убить» произведение, а может дать ему расцвести. Когда большинство читающей публики будет способно оценивать качество перевода, тогда и издатель начнет обращать внимание, кто переводит его книги. Поэтому мне интересно задаться иными вопросами: как повысить престиж переводчика? как показать роль переводчика в создании художественного произведения?
С другой стороны, мне вообще чужды переводчики, которые рассматривают свою профессиональную деятельность исключительно как способ заработка. Я не настолько радикален, чтобы утверждать, что «художник должен быть нищим», однако переводить можно, к примеру, и после некой другой работы или имея иные источники дохода. Все-таки для большинства моих коллег главная побудительная сила - любовь к литературе и своему делу.
Не опасаетесь ли вы, что слабые книги портят вкус читателя и даже его самого как человека?
Ни для кого не секрет, что наше общество (и не только наше) разнородно. У людей разный уровень образования, знаний, эрудиции; у людей разные верования, убеждения, этика и эстетика, разные привычки и, извините, замашки. В конце концов, люди бывают просто умнее и глупее. Но все они люди и имеют право (в частности) читать.
Современное книгоиздание стремится удовлетворить запросы всех групп и прослоек общества, то есть довольно объективно демонстрирует его срез. Нравится нам это или не нравится, книга (как и практически все) действительно стала товаром и подчиняется законам рынка. А невзыскательной публики - подавляющее большинство. Жаловаться на это - все равно, что жаловаться на зиму. Зима неотвратима. Она есть. И всяческие книги для такого огромного числа потребителей есть и будут. Так пусть они хотя бы говорят с читателем на правильном русском языке!
Какими своими работами вы считаете возможным гордиться в наибольшей степени?
Лично моими? Я с удовольствием переводил «Автостопом по галактике» Дугласа Адамса, очень люблю Филиппа Дика – «Помутнение», «Свободное радио Альбемута», рассказы, - Альфреда Бестера, и в первую очередь его роман «Тигр! Тигр!»... Я вообще неравнодушен к писателям, чей стиль в чем-то созвучен мне самому. Это должен быть темпераментный, насыщенный эмоциями текст… Но мне везло: я переводил только самое любимое, то, что сам выбрал, - а потом предлагал свою работу издательствам. Сейчас, когда права покупают практически до выхода книги в свет, у переводчика нет возможности выбирать себе произведение, надо делать то, что дает издатель. По счастью, срабатывает любопытный феномен, который уже получил название «стокгольмский синдром переводчика», - ты привязываешься к книжке, начинаешь относиться к ней, как к любимому ребенку…
В современном российском переводе словосочетание «школа Баканова» постепенно синонимом становится старого советского выражения «знак качества». Что выделяет ваш стиль из общей массы переводных работ?
Собственно, Школа перевода создавалась как творческая мастерская, сообщество людей, объединенных общим пониманием задач художественного перевода. Как Литинститут не обязательно выпускает из своих стен талантливого писателя, так и наша Школа не гарантирует создание гениальных переводов. Мы лишь помогаем раскрыться переводческому дару, а профессиональные рекомендации содействуют скорейшему избавлению от технических ошибок.
А взгляды на перевод у нас действительно общие. Английский и русский языки – два совершенно разных инструмента, описывающих две разные культуры. Поэтому абсолютно идеальный, ничего не теряющий перевод невозможен в принципе. И вот здесь, при «зеркальном отражении», проявляются разные переводческие подходы. Многие хотят видеть в русском тексте все встречающиеся реалии и пытаются как можно теснее следовать оригиналу, в том числе строению фраз, оборотов и т.д. Участники Школы убеждены, что важнее создать самоценное произведение на русском языке, сохранив, разумеется, лексику и стилистику автора. Мы стремимся воссоздать дух книги.
И еще. Любовь к своему делу, особое состояние души, драйв, капелька фанатизма, литературный дар — вот составляющие настоящего переводчика. Участники Школы — именно такие, так они подбирались изначально.
Выходит, разные переводы одного и того же произведения могут сильно отличаться друг от друга?
Перевод искусство, а не наука, перевод индивидуален и субъективен. Переводчик, в конце концов, такой же читатель; на одного переводчика, скажем, роман производит одно впечатление, а на другого – совсем иное.
Приведу интересный, на мой взгляд, пример. У меня в домашнем архиве хранятся две рецензии на роман Майкла Коуни «Здравствуй, лето, и прощай». Действие книги происходит на некой далекой планете, и людей там нет вовсе. Авторы рецензии – две великие переводчицы, замечательные мастера, много сделавшие, в частности, и в жанре фантастики. Верный принципу «никаких имен», назову их Н.Г. и И.Г. и приведу те места из рецензий, где переводчицы рассматривают одну и ту же сцену, обратившую на себя их внимание – и выводы, которые они сделали.
И.Г.: «Если не считать сцены, когда Дроув и Кареглазка в первый и последний раз становятся физически близки, которая в переводе потребует значительного смягчения, роман безусловно подходит для перевода. …Роман «Здравствуй, лето, и прощай» очень много потеряет в посредственном, не говоря уже о плохом переводе, поскольку в нем большую роль играют лирическая интонация и определенная старомодность стиля».
Н.Г.: «Подробно, со смаком описано сближение Дроува с его подружкой. А потом они, полураздетые, идут по улицам городка, привлекая все взгляды, – и недавняя скромница, только что сыгравшая весьма активную роль, выставляет напоказ пережитое удовольствие. Мягко говоря, пересол, а вернее – отдает порнографией».
Вдумайтесь: если два переводчика так по-разному воспринимают одно и то же произведение, как же по-разному они его переведут?!
Ваша школа собирается несколько раз в году для совместной работы – оттачивания мастерства, обмена опытом… По сути, это уникальное явление в культурной жизни современной России. Расскажите, как, где, в какой обстановке всё это происходит?
Действительно, мы регулярно собираемся на трехдневные «сессии» (в рамках конференций литературно-философской группы «Бастион»), вручаем премию «Зеркало» за лучший перевод, сами проводим практические конференции… Никакого чуда я здесь не вижу. Вовсе не обязательно (хотя и недурно было бы!) собираться в отеле «Хайат». Практически все хорошие переводчики – люди, страстно увлеченные своим делом (иначе нашли бы себе более высокооплачиваемую работу). Нужда общаться столь сильна, столь сильна тяга обсуждать профессиональные вопросы, что собираться можно и «по бюджету».
К сожалению, переводчики очень разобщены. Есть издательства – они используют труд литературных переводчиков, однако никак не связаны с подготовкой кадров. Есть вузы, занимающиеся образованием, – и никак не связанные с практикой. И есть переводчики, между собой практически не общающиеся.
Никому себя не противопоставляя, мы попытались создать сообщество переводчиков, объединенных общим подходом к переводу, учебой и реальной работой на крупнейшие издательства России. А сайт Школы перевода – www.bakanov.org предоставил уникальную площадку для обучения и общения людей, не связанных местом жительства. И в первую очередь это необходимо тем переводчикам, которым не посчастливилось жить в Москве или Санкт-Петербурге, которые особенно остро чувствуют свою изолированность от издательств и коллег.
Каким вы видите будущее своей профессии в нашей стране?
Блистательным! На нас больше не давит гнет цензуры и – что еще более страшно – самоцензуры, мы вольны выражаться свободно и ярко. По-прежнему выходят талантливые книги, с которыми одно удовольствие знакомить русского читателя. А когда я начал читать спецкурс «Мастерство перевода» в МГУ и стал активно общаться со студентами, я с удовольствием убедился в том, что и в новом поколении много тех, кому дороги литература и родной язык.
