Lesley Livingston “Wondrous Strange” © 2009
Перевод: Артем Пузанов
пояснение: название книги представляет собой цитату из «Сна в летнюю ночь Шекспира», известную и узнаваемую по-английски. В русских переводах пьесы ни узнаваемого, ни хотя бы выразительного сочетания нет, поэтому для названия взят образ, проходящий через весь текст книги.
Лесли Ливингстон
Бенгальский огонек
Посвящается моему отцу
Репетиции в «Авалон-Гранд» на 52-й
Пн-Чт 10.00
Сб 11.00
Сценарий Келли (дублирующая актриса)
Прошу вернуть (да, Боб, это я ТЕБЕ!)
УИЛЬЯМ ШЕКСПИР
СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА*
-------сноска-----------
* Список действующих лиц дается в соответствии с переводом М.Л. Лозинского (с незначительными изменениями). В дальнейшем, кроме особо оговоренных случаев, также используется этот перевод. Здесь и далее примечания переводчика.
---------------------------
ФЕИ И ЭЛЬФЫ
ОБЕРОН – король эльфов. В ссоре с женой, королевой Титанией, из-за воспитанного ею человеческого ребенка, которого хочет взять себе в пажи.
ТИТАНИЯ – королева эльфов. Ревностно опекает своего воспитанника – мальчика-подменыша – и отказывается отдать его в свиту Оберона. Размолвка монаршей четы оборачивается хаосом в природе, нарушая естественный ход времен года.
ПАК – также Плутишка Робин, проказливый эльф, ближайший подручный Оберона. Превращает Мотка, неотесанного ремесленника-простолюдина, в чудовище с ослиной головой и – по приказу Оберона, решившего сыграть с супругой злую шутку, – подливает Титании любовное зелье, чтобы та воспылала страстью к уроду. То же зелье, данное по ошибке не тому, кому следовало, становится причиной путаницы среди четверки влюбленных из Афин.
Прочие эльфы – БОБ, ПАУТИНКА, МОТЫЛЕК, ГОРЧИЦА – слуги королевы Титании.
АФИНЯНЕ
ТЕЗЕЙ – герцог афинский; обручен с могущественной Ипполитой, царицей амазонок.
ИППОЛИТА – царица амазонок; невеста воинственного Тезея, герцога афинского.
ЛИЗАНДР – возлюбленный Гермии.
ГЕРМИЯ – возлюбленная Лизандра.
ЕЛЕНА – влюблена в Деметрия.
ДЕМЕТРИЙ – влюблен в Гермию, но после вмешательства Пака его сердце обращается к Елене.
ЭГЕЙ – отец Гермии; хочет принудить ее к браку с Деметрием.
ФИЛОСТРАТ – распорядитель увеселений при дворе Тезея.
ПЛЕБЕИ-МАСТЕРОВЫЕ
простые ремесленники, жители Афин, репетирующие в лесу пьесу «Пирам и Фисба» к брачному пиру Тезея и Ипполиты.
НИК МОТОК – исполнитель роли Пирама. Самовлюбленный фат, так и не заметивший изменений в своем обличье.
Прочие – ПИТЕР КЛИН, ФРЕНСИС ДУДА, РОБИН ЗАМОРЫШ, ТОМ РЫЛО, ПИЛА – становятся жертвами эльфийских проделок и в ужасе бегут от пугала с ослиной головой!
Премьера – 1 ноября!
Пометки Келли
Пак – многовато блесток; обсуд. с Минди
Горчица – укоротить юбку
Деметрий – подобрать сандалии
Ник Моток – прикрепить ухо на ослиной голове
«Как безумен род людской!»*
САМАЙН
31 октября
По кругам, по кругам,
Я гоню их по кругам.
Страшный замкам и лугам,
Я гоню их по кругам.*
-------сноска-----------
* Пер. М.М. Тумповской
---------------------------
Слова Пака мучительным эхом звучали в ушах Келли, когда она, подняв голову, изо всех сил пыталась разглядеть хоть что-то в наползавшей сверху тьме. На глазах у оцепеневшей девушки главная карусель Центрального парка, дрогнув, сама собой начала вращаться. В неверном лунном свете, едва пробивающемся сквозь облака – фиолетово-багровые, словно от ударов жестокого ветра, – раскрашенные лошадки двинулись по кругу, то поднимаясь, то опускаясь. Седла и уздечки сверкали позолотой, тысячи инкрустированных глазков зловеще подмигивали Келли.
В небе над каруселью возникла фигура всадника на чалом жеребце, яростно грызшем удила. Взгляды Келли и Всадника встретились, и щеки девушки обожгли слезы – тот смотрел на нее сверху вниз, холодный и безжалостный, ни тени узнавания на прекрасном, но одержимом лице.
Бесновавшийся под ним Чалый вскинулся на дыбы и с истошным ржанием замолотил по воздуху огненными копытами, пытаясь сбросить своего жуткого седока.
Откуда-то издалека донесся лай гончей своры. Всадник выхватил меч, пылающей головней зажегшийся во тьме, и у Келли перехватило дыхание – над раскрашенными скакунами, все быстрее и быстрее мчавшимися по кругу, возникли призрачно светящиеся фигуры. Они потрясали пламенеющими клинками, их налитые кровью глаза светились жестокой радостью, от которой брала оторопь. Преобразившиеся деревянные лошадки под ними яростно храпели и били копытами по вращающейся платформе. Вдруг, все разом, они сорвались с места и бешеным галопом, выбрасывая ноги, устремились во тьму, взбираясь по невидимой глазу тропе в самое сердце бушующего урагана.
После многих веков, проведенных в оковах неверного, зачарованного сна, Дикая Охота вырвалась на свободу. Сегодня Самайн, и путь кровожадных убийц будет усеян смертью. Ничто не сможет остановить их бег, когда Всадник верхом на Чалом предводительствует ими…
Страшный замкам и лугам,
Я гоню их по кругам.
I
– В каком смысле повышение? – Сердце Келли Уинслоу затрепетало.
Шла уже пятая неделя репетиций «Сна в летнюю ночь», и плевать, что всего-навсего в третьесортном «Авалон-Гранде», от которого до Бродвея как до Канады пешком, да и сюда Келли взяли только дублершей – то есть на должность «подай-принеси». Главное, что в свои семнадцать, закончив только какие-то разнесчастные курсы, она получила-таки настоящую работу в театре. Что значит умело составленное резюме – не зря она обратилась в то агентство. Но ни на какое повышение она, понятное дело, не рассчитывала, и слова Минди, ассистента режиссера, застали ее врасплох.
С коробкой реквизита в руках и прозрачными крылышками за плечами – чтобы не погнулись – Келли застыла на пороге.
– В каком смысле повышение, Минди? – снова спросила она.
– В таком смысле, дитя, что крылья можешь не снимать. – Та взяла у нее из рук коробку. – Наша дражайшая примадонна де Винтер сломала лодыжку и играть не в состоянии, так что главная роль Титании, королевы эльфов и фей, на весь сезон переходит в распоряжение юной дублерши.
Келли лишилась дара речи. Выйти на сцену вместо Барбары де Винтер было ее мечтой, но, как ни ужасно выглядела на репетициях эта переигрывающая недозвездулька, ничего такого Келли ей, понятное дело, не желала. И все же ликование, поднимавшееся в душе девушки – да, вот он, мой шанс! – было отчасти смешано с раскаянием.
– Эй! – Минди шутливо ткнула ее в плечо. – Мечтать будешь потом. Спектакль через десять дней, так что Квентин сейчас – как бы это помягче сказать… В общем, наш досточтимый режиссер рвет и мечет. Так что давай-ка натягивай костюм и марш на сцену – Грозный К. собирается прогнать все твои сцены. Удачи.
Мои сцены… В голове у Келли царил такой кавардак, что она едва не сшибла с ног актера, игравшего Пака – тот изящной походкой спускался с подмостков, напевая «Мой цвет – синий». Вообще-то, на самом деле он был зеленым с головы до ног: волосы, кожа, глаза одного и того же бледно-переливчатого оттенка в тон плащу цвета молодой листвы. Кто-то из актеров называл Келли его настоящее имя – Боб, однако тот свято исповедовал идеи Станиславского и всегда настолько вживался в роль, что требовал обращаться к нему – когда он вот так, в костюме и гриме, – только по имени персонажа, иначе грозился уйти из проекта. Все-таки актеры бывают иногда полными психами. Да и главный режиссер, весь из себя англичанистый Квентин Сент-Джон Смит, недалеко от Боба ушел, тоже с причудами. Келли порой казалось, что она попала в сумасшедший дом.
Девушка влетела в костюмерную и бросилась к вешалке с юбками. С трудом раскопав нужную, она натянула ее прямо поверх джинсов, кое-как застегнув трясущимися пальцами.
– Умчимся, феи! – бормотала она себе под нос, лихорадочно припоминая слова Титании. – Нет, не то… Господи, как же там начинается-то?! Все эти басни выдумала ревность! Вообще из другого места… Черт, черт!
В голове была абсолютная пустота. Чувствуя, как колотится сердце, Келли прижалась лбом к дверному косяку. Ты всю жизнь к этому шла, решительно сказала она себе. Год за годом ты разыгрывала сценки, единственными зрителями которых были домашние питомцы. А сколько месяцев ты уламывала тетю Эмму разрешить тебе переехать в Манхэттен, чтобы попробовать себя на настоящей сцене? Вот твой шанс. Иди и покажи им, на что ты способна!
Чуть приободрившись, Келли глубоко вдохнула и стремительно зашагала по коридору. Прямо на подходе к сцене ее вдруг накрыло сверкающим облачком – все тот же неугомонный «Пак» подкинул в воздух целую пригоршню сверкающей пыльцы.
– Ну, спасибо, Боб, – вздрогнув от неожиданности, проворчала девушка.
Мерцающие искорки осели на волосах, на лице, на плечах. Келли попыталась стряхнуть их, но тщетно – она вся сияла и переливалась. Мерзко захихикав, полоумный эльф скрылся за кулисами. Просто супер – теперь она похожа на зеркальный шар в ночном клубе! Ну хоть винтажная футболка с мультяшными пони и блестками сюда подходит.
– Дождемся мы ее сегодня или нет? – загромыхал на весь театр взбешенный голос Квентина. Келли, чувствуя, как вся ее нервозность возвращается, подобрала юбку и бегом кинулась на сцену.
Под лучами прожекторов эльфийская пыльца засияла просто нестерпимо. Полуослепенная, в длинной неудобной юбке, Келли спотыкалась на каждом шагу и на каждом слове, бестолково мечась по сцене и с замиранием сердца слыша доносящиеся из темного зала нарочито громкие вздохи и стоны режиссера.
За три четверти часа они едва закончили с первой страницей, причем Келли умудрилась переврать половину своих реплик, споткнуться о скамью и наступить на ногу Оберону. После того, как юная дублерша едва не сверзилась в оркестровую яму, Квентин наконец-то прервал репетицию.
– Келли… Тебя ведь зовут Келли? – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Так вот… да… Скажи, пожалуйста… самый последний кусочек – это не из Дантова ли «Ада»?
– Н-нет, – заикаясь, произнесла Келли. Она почувствовала, что краснеет.
– Нет?
Мне конец.
– Точно нет? Потому что он откуда угодно, но только не из нашей пьесы. И вообще это черт знает что. Понимаешь, дорогуша, какой бы – ну, будем уж говорить прямо – какой бы бездарностью ни была наша экс-примадонна, – Квентин, легко поднявшись на сцену, по-акульи описывал вокруг Келли круги, – есть одна мелочь, которой тебе бы стоило у нее поучиться.
– М-мелочь?
– Да, сущий пустячок. Она, черт побери, знала свои слова!
Все на сцене подались назад, страшась оказаться в радиусе вспышки режиссерского гнева.
– Я, конечно, весьма ценю твои усилия придать образу некоторую искрометность… – Келли бросила взгляд на Боба, который увлеченно разглядывал нечто крайне интересное у себя под ногтем. Вполне возможно, одну из своих блесток. – Но позволь спросить, что это за дублерша, которая ни хрена не помнит своих гребаных слов?!
– Я все помню! – запротестовала Келли. – То есть помнила… Там, за кулисами…
Губы Грозного К. растянулись в усмешке.
– Чудно. Тогда зрителей мы, наверное, будем приглашать прямо в твою гримерку, по двое-трое – там перед ними и сыграешь.
– Я…
О Господи, опять все как на курсах. Лицо у нее горело, в висках стучало. Сейчас я отрублюсь, подумала Келли. Или меня вырвет. Прямо перед всеми.
– Если только твоя несравненная предшественница каким-то чудом не исцелится, у тебя меньше двух недель на то, чтобы выучить роль. Меньше двух недель. Премьера состоится первого ноября, будь там хоть потоп, хоть преисподняя развернись. Меня, кстати, уже ничто не удивит. – Резко повернувшись, он махнул рукой остальным. – Ладно. Перерыв на ланч. Не вижу смысла топтаться на одном месте. К двум часам всей труппе вернуться для общего прогона. А ты, – его колючий взгляд устремился на Келли, – учи свой долбаный текст!
Театр мгновенно опустел. После такого все стремились убраться поскорее, и уж точно никому не хотелось оставаться рядом с виновницей скандала. Келли, сама не помня как, доплелась до выхода и без сил опустилась на ступеньки лестницы.
– Келли?
Она обернулась на оклик Джека Сэвиджа, «Джека-Джентльмена», игравшего в нынешней постановке Оберона, короля эльфов. Ветеран сцены – ему было немного за пятьдесят – весьма представительный на вид, он обладал голосом, которым мог растопить камень или заставить волосы шевелиться на голове.
– Это вы, Джек.– Келли поспешно вытерла слезы.
– Разрази меня гром, девочка, – укоризненно пророкотал он. – Старый хрен, конечно, вопит как дьявол, но уж так-то раскисать ни к чему.
Присев рядом, он открутил крышку древнего, видавшего виды термоса и налил себе кофе. Аромат сильнопрожаренного колумбийского успокаивал. Келли улыбнулась сквозь слезы.
– Джек… вам ведь известно, что большинство людей уже давно не пользуется выражением «разрази меня гром»?
– Я веду неравную борьбу, пытаясь вновь ввести его в употребление. Его, а также «лопни моя селезенка», «прах меня побери» и, разумеется, «ату его, ату». – Отпив кофе, он отечески потрепал Келли по колену. – У каждого должно быть свое предназначение в жизни, моя дорогая. Я выбрал такое – каким бы смешным донкихотством оно ни казалось.
– А если у меня ничего такого нет? – Келли уставилась на свои кроссовки, пытаясь усилием воли остановить вновь закипающие в глазах слезы. Она чувствовала – да что там, знала наверняка: ей выпал шанс, и она его упустила. – Предназначения, в смысле. Нет призвания.
– Быть того не может.
– Почему вы так уверены? – Она подняла взгляд, с трепетом ожидая оценки профессионала.
Джек элегантно приподнял седую бровь.
– Я – король фей и эльфов, моя дорогая. – Он подмигнул. – Волшебная пыльца наделяет меня могучим провидческим даром.
– Джек, мне не до шуток.
– Я и не шучу. – Его взгляд, направленный на нее, посерьезнел. – Келли… Тебе семнадцать. Ты в одиночку отправилась покорять Нью-Йорк в погоне за мечтой, в представлении большинства здравомыслящих людей несбыточной либо попросту идиотской. Не обижайся, но с их точки зрения все обстоит именно так. Мне же это говорит о твоей отваге или, может быть, о некоторой наивности. Я думаю, в тебе есть и то, и другое. И еще я думаю, что ты – одна из очень немногих – обладаешь талантом, чтобы эту свою мечту реализовать.
Келли недоверчиво усмехнулась.
– Вы что, не видели меня сейчас на сцене?
– И видел, и слышал, моя дорогая, – улыбнулся Джек. – Ты запорола процентов пятьдесят своих реплик, если не больше. И, что бы там ни говорил Квентин, для первого раза это совсем неплохо. Да, наполовину ты облажалась. Но с другой-то половиной, получается, справилась, вот в чем штука.
– Вы… правда так думаете? – Келли никак не могла понять, насколько искренни слова Джека.
– Ну разумеется, – пожал тот плечами. – У тебя есть голос, есть обаяние, и, что еще важнее, в тебе чувствуется сердце, душа, чувствуется страсть. К тому же ты упряма как сто ослов. Все это может привести тебя к вершинам, о которых большинство из нас и подумать боится. – Допив остатки кофе, он завернул крышку термоса. – Так что называй это предназначением, называй призванием – его у тебя в достатке.
Не сказать, что его слова полностью убедили Келли, но она была благодарна ему за доброту.
– Джек, вам говорили, что вы самый красноречивый человек на свете? – с улыбкой спросила она.
– И не раз. Жаль только, это были не рецензенты.
– Спасибо вам.
– Не за что, моя дорогая. – Поднявшись, Джек коснулся воображаемой шляпы и скрылся в дверях.
После ланча репетиция опять не продлилась долго, но на сей раз не по вине Келли – мудрено ошибиться, читая роль с листа. Унизительно, конечно, не поднимать глаз от текста, когда до премьеры осталось всего ничего, зато все общие сцены отыграли в таком темпе и так слаженно, что Квентин только в паре мест нашел повод поворчать, да и то как-то неубедительно.
Через пару часов все уже были свободны – Квентин оставил только исполнительниц ролей Елены и Гермии, чтобы поработать с ними над монологами. «Слова вы и так уже знаете», – многозначительно добавил он так, чтобы Келли услышала.
«Везет же», – с завистью думала Келли, переодеваясь в свою обычную одежду. Мгновенно собравшись, она поспешила исчезнуть, пока Грозный К. не передумал.
Снаружи стоял великолепный октябрьский день. На ослепительно-синем небе ярко сияло солнце, в воздухе не было ни ветерка. Почти как у нас, в Катскиллских горах, подумала Келли. Тоска по дому охватила ее. Да нужно ли мне все это?
За полгода, прожитых в Нью-Йорке, Келли еще ни разу не усомнилась в своем выборе – раньше времени закончив школу и бросив театральные курсы, перебраться в большой город. В погоне за мечтой она покинула тех немногих друзей, что у нее были, не говоря уже о тете, которая ее вырастила – родители Келли погибли двенадцать лет назад. Племянница была для Эммы всем, они души друг в друге не чаяли, и все же, вместо того, чтобы поступить на театральный в ближайший университет и приезжать на выходные домой, Келли по собственной воле очутилась в самом бесприютном городе Америки. Вот что бывает, когда слишком зацикливаешься на своем «призвании», которого – чего уж себя-то обманывать, мрачно подумала она – на самом деле вовсе и нет. Что бы там ни говорил Джек.
Нога за ногу она плелась по Восьмой авеню. Ей совсем не хотелось возвращаться в свое новое жилище – квартирку на четвертом этаже в здании старой постройки, без лифта. Это был не настоящий дом, настоящий остался там, в горах, где из ее окна был виден лес, и трава, и небо, где царили мир и покой.
На углу Пятьдесят пятой Келли остановилась. Всего в нескольких кварталах отсюда был Центральный парк – с деревьями, с травой, с уютными скамейками. Там, вдалеке от шумных улиц, можно спокойно подучить роль. Свернув за угол, девушка решительно зашагала на восток.
II
Сонни Фланнери раскрыл стеклянные двери и вышел на вымощенную камнем террасу перед своей квартирой в пентхаусе. По-кошачьи легко взлетев на широкие и гладкие перила гранитного парапета, он уселся там, похожий на горгулью – локти на коленях, длинные, худощавые руки свободно свисают. От едва видневшегося внизу тротуара его отделяло девятнадцать этажей, но он словно не замечал этого, наблюдая, как послеполуденные тени многочисленных нью-йоркских небоскребов, удлиняясь, ложатся на Центральный парк.
Пока, правда, беспокоиться было еще не о чем. Врата откроются только через несколько часов. И все же… сама мысль о предстоящем заставляла адреналин пульсировать в крови. Это было как пение сирены. Сонни слышал его однажды и не назвал бы приятным. Оно влекло, очаровывало, но… В пронзительной, берущей за душу мелодии отчетливо ощущалось нечто совершенно иное. Неутолимая, яростная жажда. Безумие ночных кошмаров. Одержимость.
Он тоже был как одержимый весь этот год. Каждый вечер что-то гнало его туда, в парк, каждый вечер казался подготовкой к тому, в который Врата Самайна раскроются и только тринадцать Стражей-Янусов встанут между миром смертных и Иномирьем. И среди них – Сонни Фланнери, последний из принятых в ряды элитного подразделения. Сегодня, после почти года ожидания, ему предстояло принять первое боевое крещение, и он буквально считал минуты.
Здесь, на высоте, дул свежий октябрьский ветерок, но Сонни, даже голый по пояс, в одних джинсах, и босиком, холода не ощущал. Однако ледяной стужи, которой повеяло вдруг сзади, из дверей квартиры, не заметить было сложно.
– Приветствую вас, мой господин, – не оборачиваясь, произнес юноша.
– Сонни, – донеслось ответное приветствие.
Не вставая, Сонни развернулся на перилах и оказался перед Обероном, королем эльфов Темного Двора. Тот стоял, облокотившись о дверной косяк. Грива пепельно-серых, пронизанных серебром волос струилась по его спине, отливающая платиной накидка из волчьих шкур ниспадала с плеч роскошными складками.
– Дверь была открыта, – заметил он. В низком, мелодичном голосе чувствовался неспешный рокот ломающегося озерного льда, прихваченного жестоким ночным морозом.
– Знаю. Большинство незваных гостей не пропустит консьерж, прочие же не из тех, что поднимаются на лифте, так что беспокоиться мне особенно не о чем. – Сонни отлично знал, что сам Оберон вошел к нему, не переступая порога. У Зимнего Владыки, короля Темного Двора, не было нужды обращать внимание на такую мелочь, как двери. Он лишь проявлял простую вежливость – в его понимании.
Бледные губы Оберона чуть искривились в легкой усмешке.
– Значит, незваные гости?
– Я, разумеется, не имел в виду вас, господин. – Ухмыльнувшись, Сонни спрыгнул на камни площадки и, бесшумно ступая босыми ногами, приблизился к королю.
– Разумеется.
– К тому же вскоре у меня будет достаточно забот с тем, чтобы держать на запоре совсем другие двери.
– О да, ты прав. – Глаза Оберона холодно блеснули.
– И кроме того, ведь все это принадлежит вам. – Сонни махнул рукой в сторону сверкающего полировкой паркета и глянцево блестящей мебели. – Я только живу здесь.
Именно так обстояло дело в действительности. Оберон своими декретами запретил обитателям Иномирья любые контакты с миром смертных, подкрепив запрет практически неодолимыми заклятьями. Но сам Король-Зима, могущественнейший из повелителей четырех Дворов, был волен отправиться куда ему заблагорассудится. За эти годы Оберон, среди всего прочего, сумел приобрести впечатляющий пакет бесценной недвижимости, включая квартиру Сонни в угловом пентхаусе на Западной авеню, рядом с Центральным парком. Эпитет «роскошная» даже в малой степени не описывал обстановку, в которой жил молодой Янус, – с точки зрения обычного человека. Некоторые ньюйоркцы отдали бы правую руку, чтобы наложить левую на местечко вроде этого. Другое дело – Сонни, выросший в невообразимом великолепии дворца Оберона.
Сонни был подменышем – человеческим ребенком, похищенным у смертных родителей богоподобными существами, нечасто производящими на свет собственных отпрысков. Долго – по веку и долее – не достигая зрелости (ведь время в Иномирье движется не так, как в мире людей), подменыши в определенной мере заменяют эльфам настоящих сыновей и дочерей. Их шаги раздаются в сверкающих галереях замков, крики и сонное дыхание оглашают своды великолепных будуаров. Почти бессмертные, они обитают в этом царстве грез, неподвластном времени, то лелеемые как зеница ока, то позабытые или даже третируемые своими переменчивыми хозяевами, с которыми им никогда не стать на одну доску.
– И я полагаю, ты доволен своим жилищем? – Голос короля вырвал Сонни из задумчивости.
– Не могу сказать, что здесь я как дома, если речь об этом.
– Речь отнюдь не об этом.
– Да, господин, разумеется. – Сонни склонил голову. Разговаривая с королем, забываться не следовало. – Квартира чудесна. Благодарю.
– Весьма удачно, что твой предшественник освободил ее как раз к началу твоей службы.
– После того, как глейстиг перегрызла ему глотку.
– Да, верно. – Губы Оберона искривились в безрадостной усмешке. – И все же время совпало просто исключительно.
Сонни постарался сменить тему.
– Не хотите ли чего-нибудь выпить?
– Сегодня угощаю я. – Оберон прошел внутрь, оставляя за собой облако холода. Он поднял вверх бутылку темного стекла с серебряной пробкой, и Сонни почувствовал, как его рот мгновенно наполняется слюной. Напитки смертных не шли ни в какое сравнение с вином эльфов; даже в малой степени они не могли передать всю полноту и совершенство его вкуса. Кажется, выражение, появившееся на лице юноши, немало позабавило короля. – Подходит к концу первый год твоей службы – это нужно отпраздновать.
– Вы очень добры, господин. Но я еще не имел возможности показать себя в деле.
– Мой мальчик, если бы я хоть немного сомневался в тебе, меня бы здесь не было. Впрочем, как и тебя самого.
Сонни, не зная, стоит ли оценивать эти слова как угрозу, наблюдал, как Оберон, легким жестом выкрутив пробку и взяв с подставки два бокала, щедро наполняет их искрящейся жидкостью.
– Я выбрал тебя не колеблясь. – Величественно пожав плечами, король вручил один из бокалов Сонни. – Ты будешь прекрасным Янусом. Лучше даже, чем Мэддокс или Феннрис Волк.
Сонни подавил порыв вступиться за своего друга Мэддокса – оспаривать королевскую похвалу было неразумно.
– Итак, за твой успех. – Оберон поднял бокал. – Доброй охоты.
Сонни в ответ поднял свой и отпил глоток, едва сдержав стон удовольствия. Свет отблескивал в вине мириадами крохотных звездочек.
– Титания также шлет свой привет.
Вино мгновенно утратило свой вкус. Сонни невольно поежился, вспомнив владычицу Светлого двора – завораживающе прекрасную как летняя гроза… и почти столь же опасную.
– Королева надеется, что фортуна обратится к тебе.
Держу пари, она не уточнила, какой стороной, подумал Сонни, хотя вслух заметил лишь:
– Стало быть, мой господин, вы и королева ныне в добрых отношениях?
– В настоящий момент – да.
Однако время в Иномирье не имело того значения, что в мире людей, и «настоящий момент» мог продлиться годы, а мог завершиться в мгновение ока. По крайней мере, раз сейчас между Зимой и Летом нет раздоров – а это бывало так редко, – от Титании можно не ожидать подвоха, и Девятиночье пройдет спокойнее, чем ожидалось. Мельком Сонни вспомнил о двух оставшихся дворах – их называли Сумеречными. В зловещих пределах Осени царила капризная и переменчивая королева Маб, а Весной повелевал таинственный Гвин ап Нудд. От обоих можно было ожидать чего угодно. Альянсы между четырьмя монархами то заключались, то распадались, вчерашние союзники становились врагами – Сонни всегда поражался тому, как его господин ориентируется в этом бурном море интриг и предательств.
Оберон, поманив Сонни за собой, вышел на балкон. Облокотившись о перила, они смотрели на раскинувшееся далеко внизу зеленое приволье Центрального парка, от которого так и веяло миром и покоем.
– Не подведи меня, Сонни, – после долгого молчания произнес наконец король.
– Да, мой господин. Я не подведу вас.
– Победа нужна мне как никогда. Только победа.
Повисла тягостная пауза. Сонни украдкой бросил взгляд на Оберона. Плотно, до гладкости натянутая кожа на лице короля отливала вокруг глаз синевой.
– Вы выглядите… утомленным, господин. Я никогда не видел вас таким…
Оберон, однако, словно забыл о существовании юноши.
– Мои вассалы готовы зубами и когтями рвать цепи, скрепляющие Врата Самайна, – отвернувшись от перил, пробормотал он. – Их мечи и молоты колотят в установленные мною двери. Никого не останавливает опасность быть разорванным на куски и погибнуть в мучениях, протискиваясь сквозь дьявольскую щель между нашими мирами. Лишь бы сбежать оттуда сюда, в эту грязную, отвратительную клоаку. Что я могу поделать, когда беглецы готовы на все? И ради чего? Чтобы развлекаться в обществе смертных! – Последнее слово он будто выплюнул.
– Я… тоже смертный, мой господин, – негромко сказал Сонни.
– Ты – Янус, мое творение. Со смертными у тебя нет ничего общего. – Откинув голову, Оберон одним глотком допил оставшееся в бокале вино. – Кроме того, разумеется, что ты тоже можешь умереть.
Взмахнув на перила, король распахнул плащ и шагнул в пустоту. Тончайшая дымка окутала его силуэт, и на месте человеческой фигуры возник чернокрылый сокол. Яростно клекоча, он взмыл над парком.
Меньше чем полчаса спустя Сонни по-кошачьи крался извилистыми тропинками в глубине Центрального парка, чутко раскидывая сети сознания по всем четырем углам Врат Самайна. Интересно, что сказали бы жители Нью-Йорка, узнай они правду о своем излюбленном месте отдыха. Восемьсот сорок три акра зеленых холмов в самом сердце мегаполиса были лишь прикрытием, искусно маскирующим проход между миром смертных и Иномирьем.
Всего полтора столетия назад Врат было четыре: Самайна, Белтейна, Имболка и Ламмаса. Разбросанные по разным концам Старого Света, они давали Волшебному Народу возможность свободно посещать земли людей. Когда, вслед за потоком переселенцев, обитатели Иномирья устремились за море, совместным решением всех дворов было решено перенести один из проходов туда, где нашло приют столько еще веривших в волшебство.
Так в конце девятнадцатого века одновременно с началом строительства Центрального парка внутри его границ возникли Врата Самайна. Скрытые от глаз горожан, но неотделимо сплавленные с возникшим прямо посреди людского муравейника зеленым оазисом, они как нельзя лучше подходили для эльфов и фей – здесь, в окружении живой природы, те чувствовали себя как дома. Врата звали и манили обитателей Иномирья, но так длилось недолго.
Всего через несколько десятилетий после завершения строительства парка, на самом рубеже двадцатого века, Оберон, разгневанный тем, как его подданные смешиваются со смертными, запечатал все Врата заклятьем. Отныне два мира должны были существовать порознь.
Но в заклятье оказался небольшой изъян, и одни Врата захлопнулись не до конца. Раз в году, от заката тридцать первого октября до рассвета первого ноября, они распахивались настежь – прямо в сердце переполненного людьми мегаполиса. И это было еще не все. Раз в девять лет проход стоял открытым девять ночей подряд – все девять ночей перед Самайном.
Поняв, что держать Врата на запоре ему одному не под силу, Оберон выбрал из смертных-подменышей тринадцать лучших и поставил их стражами, наделив всеми необходимыми умениями и навыками. Новоявленные хранители – Янусы – ощущали всю иронию своего положения, но выбор был невелик: исполнять приказы короля либо расстаться с жизнью. Прагматизм подсказывал, что первое все-таки лучше, и они усердно несли свою службу – так усердно, что большинству Стражей уже не удавалось вернуться к прежней жизни, возвратиться домой, в Иномирье. Слишком зловещую репутацию они приобрели там – даже те, чьими живыми игрушками они были когда-то, теперь остерегались их, называя убийцами и чудовищами. Профессия Януса предполагала одиночество.
Отбросив невеселые мысли, Сонни сосредоточился на Вратах. Перед его внутренним взором был не только весь парк, но и каждая живая душа в нем. Они мерцали в его сознании горящими свечками: хорошо различимые бледно-желтые огоньки – души людей. Сегодня их было меньше обычного: Сонни говорили, что смертные подсознательно избегают находиться в парке в дни, близкие к открытию Врат.
По периметру то тут, то там виднелись и другие – голубые, зеленые, несколько красных. Это были Заблудшие – эльфы и феи, что смогли ускользнуть от стражей Врат за минувшие годы и жили теперь среди смертных, не раскрывая своей истинной сущности. Для Сонни они не представляли интереса: задолго до заката они исчезнут, чтобы не попасть под горячую руку.
Однако был в парке и кто-то – или что-то – еще. Кто-то крайне необычный. Сосредоточившись, Сонни потянулся сознанием к язычку пламени, так разительно отличавшемуся от всех остальных, что стояли перед его мысленным взором.
В отличие от других, он не горел ровно и четко, а сыпал во все стороны искрами, словно бенгальский огонь. Заинтригованный и встревоженный, Сонни решил взглянуть на странное явление поближе. Огонек медленно двигался по замысловатой траектории, в которой Сонни опознал одну из дорожек в так называемом «Шекспировском уголке» парка. Молодой Янус бросил взгляд на небо. До наступления сумерек, когда откроются Врата, оставалось всего чуть больше часа, но тайна, краешек которой увидел Сонни, неудержимо влекла к себе. Он бегом бросился в направлении вспыхивающего пламени.
Приблизившись к тому месту, где «бенгальский огонек» наконец остановился, Сонни перешел с бега на осторожный шаг и, используя полученные от Оберона чары, сотворил вокруг себя магическую завесу. Теперь потенциальной добыче будет не под силу уловить его присутствие. Излишняя осмотрительность не помешает – кто знает, с чем ему довелось столкнуться.
Сонни подобрался уже достаточно близко, но все еще не знал – верить ли своим глазам. Перед ним стояла девушка, самая обычная с виду. Даже издали она выглядела совсем юной – лет, наверное, семнадцати. Самому Янусу по человеческим меркам можно было дать максимум на год больше…
Не ускользнула от Сонни и ее красота. Волосы девушки отблескивали древней благородной медью, а широко поставленные зеленые глаза сияли как два изумруда. Заинтересованный, Сонни неслышно проскользнул по сухим листьям в тень большого тиса и затаился там. Сквозь ветви он наблюдал, как девушка, ни на секунду не останавливаясь, беспокойно расхаживает по небольшому клочку травы, постукивая ногтем по зубам.
Когда она начала бормотать что-то себе под нос, размахивая руками в воздухе, Сонни вздохнул. Ясно… Просто еще одна городская сумасшедшая забрела в парк.
Те из смертных, у кого было не все в порядке с головой – чокнутые, проще говоря – иногда как-то неправильно отображались на внутреннем радаре Сонни. Видимо, так произошло и с этой девушкой. И все же… почему-то он чувствовал себя обманутым. Повернувшись, Янус хотел уже двинуться прочь.
– Из этой чащи не стремись уйти, – прозвучал вдруг, громко и отчетливо, голос девушки.
Вздрогнув, Сонни обернулся. Ее палец указывал прямо на него. Юноша замер на месте, дыхание перехватило. Как она смогла его заметить?! Густая листва и завеса чар надежно скрывали его от любых глаз!
– Ты не нашел бы все равно пути, – властно добавил голос.
Сонни увидел, что всю ее, с головы до ног, окутывает какое-то сияние. Волосы, кожа, длинные изящные руки – все мерцало и переливалось.
– Я – существо редчайшей из пород. – Углы рта девушки чуть приподнялись в игривой, но все же с легким оттенком превосходства улыбке.
«Существо? Что еще за существо?» – встревоженно подумал Сонни.
– В моих владеньях – лето круглый год. – Она шагнула к Янусу. Выражение ее лица стало мечтательным, глаза смотрели куда-то сквозь юношу.
Лето?! Сонни почувствовал, как панический страх поднимается в нем, охватывая разум. Нет, что угодно, только не творение Титании! Он весь напрягся, готовый сорваться с места.
– И я люблю тебя.
Что?!
– Приди, мой друг.
Сонни невольно протянул сквозь ветви руку, отвечая на призыв, и тут же отдернул ее. Да что же это такое? Кто перед ним? Он вдруг заметил под расстегнутой курткой девушки сверкающую блестками футболку с пони и радугами… и надписью «Принцесса»… Сердце Януса забилось куда быстрее, чем ему подобало.
– К тебе сбегутся эльфы для услуг. – Словно сладчайшая музыка, лился голос девушки, околдовывая, притягивая, не выпуская из своего плена. – Чтоб жемчуг для тебя искать в морях… и петь, когда ты дремлешь на цветах…
«Почему она говорит стихами?» – дошло вдруг до Сонни. Ее слова – в них было что-то ужасно знакомое. И вдруг его словно ударило.
Семь преисподен! Сжав зубы, Сонни мысленно обругал себя последними словами. Рассказать Мэддоксу, так тот живот надорвет со смеху. Нет уж, Мэддокс от него ни слова не услышит! Сонни бросил на девушку испепеляющий взгляд, хоть и знал теперь, что она его не видит.
– Я так очищу смертный остов твой, что ты, как дух, взовьешься над землей! – с чарующей улыбкой проговорила та. Повернувшись, она кокетливо оглянулась через плечо. Ее глаза звали и манили, но не его, и Сонни вдруг ощутил укол сожаления.
Внезапно, оборвав движение, девушка остановилась. В ее настроении, казалось, произошла разительная перемена. Сжав кулачки, она несколько раз, будто в исступлении, повернулась вокруг себя, потом бросилась к скамейке и схватила стопку бумаги, лежавшую рядом с ее сумкой. Сонни в молчаливом изумлении смотрел, как она, бормоча ругательства, тычет пальцем в страницу.
– Дура, дура, дура! Видишь, черт тебя побери, видишь? Ты отлично знаешь свои слова! Что же ты на репетиции-то молчала как рыба?! Идиотка! – Лягнув со злости ногой, она угодила по замшелому камню. – Ай, черт!
Замерший было Сонни медленно выдохнул и криво улыбнулся. Актриса… Роль… А ведь он и правда поверил, будто эта смешная девчонка… – Сонни оборвал мысль, пустившуюся по скользкой дорожке. Ему, как Янусу, было просто непростительно не понять, кто перед ним на самом деле. Уже готовый уйти, он бросил последний взгляд на девушку.
Прихрамывая, та добрела до скамейки, тяжело опустилась на сиденье и вдруг, скорчившись и уткнувшись лицом в ладони, затряслась в беззвучных рыданиях.
Сонни растерянно смотрел на нее. Наверное, нужно уйти. Пусть выплачется. У него есть дела поважнее, чем утешать какую-то несчастную актрисульку…
Взгляд Сонни, тем не менее, словно сам собой рыскал среди пожухлых зарослей и вскоре натолкнулся на розовый куст с последним увядшим цветком. Поникшие лепестки ссохлись в один комок, а листья на стебле, казалось, грозили вот-вот рассыпаться в прах.
Да, это подойдет. Сонни протянул руку, срывая розу, и под его пальцами она затрепетала, охваченная сиянием. Лепестки, раскрываясь, наливались понемногу глубоким, нежно-персиковым оттенком, листья вновь обретали пронзительную, живую зелень. Глубоко вдохнув, Сонни шагнул на лужайку.
– Простите… мисс?
Голова незнакомки немедленно вскинулась вверх, просыпав облачко сверкающих искорок. Рука метнулась к огромных размеров сумке и исчезла там по локоть. Сонни не подал виду, хотя про себя подумал: «Глупышка. Если бы я хотел тебе навредить, я бы давно уже это сделал». Однако в глазах девушки почти не было страха. Легкая тень тревоги, не более того. Это производило впечатление.
– Извините, я не хотел напугать вас, – произнес Сонни и бросил взгляд на ее сумку. – Пожалуйста, не нужно доставать газовый баллончик. Я… я просто хотел подарить вам… Вот. – Он протянул ей розу. – Мне показалось, что это то, что вам сейчас… нужно.
Недоверие на лице девушки сменилось изумлением.
– Ух ты, – выдохнула она, неуверенно протягивая руку за подарком и не сводя глаз с Сонни. Тот, шагнув вперед, осторожно вложил розу в ее ладонь.
– Какая красивая, – прошептала девушка, любуясь чудесным цветком. Пьянящий аромат наполнил, казалось, всю лужайку. Она глубоко вдохнула, и ее лицо озарила улыбка. – Спасибо.
Она подняла взгляд, но юноши уже не было.
III
Келли ошеломленно огляделась вокруг, однако таинственный – и такой привлекательный – незнакомец исчез без единого звука. Еще какое-то время она сидела, прислушиваясь, но все было тихо.
В конце концов, подхватив сумку, она направилась по одной из тропинок в сторону Бетесда-террас. Пора было возвращаться домой, но она не торопилась – вдруг юноша тоже еще где-то здесь. Нужно, наверное, хотя бы попытаться отыскать его и поблагодарить как следует за поддержку. Келли некоторое время раздумывала над соблазнительной идеей, поигрывая висящим на серебряной цепочке кулоном. Это был подарок тети Эммы – четырехлистный клевер из зеленого янтаря, на удачу. Однако, хоть девушка и смотрела во все глаза, удача ей не улыбнулась – по крайней мере, в том, что касалось поисков Прекрасного Незнакомца.
Она вздохнула, вспоминая, как смотрели на нее необычные, серебристо-стальные глаза. Его четко вылепленное лицо с высокими скулами и крепко сжатыми губами, пусть и неулыбчивое, не выглядело суровым, хотя несложно было представить, как оно принимает это выражение.
– Да господи! – сказала Келли вслух. – Просто смешно! Ты его видела секунд десять, не больше.
Идя на юг, она обогнула самый глухой уголок парка и вышла к северному берегу озера, прямо напротив скалистого выступа, известного как Голова Цапли. Незаметно подкрались сумерки. До сих пор Келли никогда не опасалась одна бродить по парку – но, с другой стороны, раньше она бывала здесь только днем. Она кинула нервный взгляд на небо, которое с пугающей быстротой из ярко-синего стало лиловым. Келли ощутила вдруг, какая зловещая тишина окутывает парк. Абсолютное безмолвие. Тонкая дымка испарений струилась над землей, пересекая тропинку. Келли прибавила шаг – она уже почти бежала. Озеро справа от нее казалось огромным нефтяным резервуаром, в черной недвижимой поверхности которого, как в зеркале, отражалось все вокруг.
Келли решила идти вдоль берега к восточному краю озера, там перебраться на другую сторону и потом выйти из парка к Семьдесят второй улице. А уж оттуда до дома всего десять минут ходьбы. Но не успела она сделать и пары шагов, как пронзительный крик разорвал ночной воздух. От тишины не осталось и следа, жуткие вопли неслись беспрерывно, заставляя кровь стыть в жилах. Келли замерла, прислушиваясь. Звук, казалось, доносился с самой середины озера.
– Эй! – дрожащим голосом крикнула Келли. – Эй! Что у вас там?
Ответом ей был неистовый, беспорядочный плеск. Келли побежала к воде. Теперь среди ужасающего визга, который она услышала сперва, можно было различить тяжелое всхрапывание и бешеные удары по воде – кто-то бился там из последних сил. Кто-то тонул.
Кто-то? Келли замерла на краю озера. Она только сейчас поняла – человек не мог издавать таких звуков. Но, как она ни напрягала зрение, ей не удавалось разглядеть ничего, кроме светлого пятна брызг и пены посредине водной глади. Внезапно в самом его центре возник чей-то силуэт. Существо отчаянно забилось, пытаясь остаться на поверхности, и у Келли застучало сердце: она увидела в темноте вскидывающуюся лошадиную голову. Передние копыта животного исступленно месили воду – оно словно старалось вылезти на поверхность, но ничего не выходило: почти тут же его снова затянуло с головой, и душераздирающее ржание оборвалось. Келли в отчаянии заозиралась по сторонам.
– На помощь! – крикнула она, но ее слабый возглас затерялся в ночи. Все, кто мог бы ее услышать, были слишком далеко.
Обернувшись, девушка увидела, что лошадь вновь появилась на поверхности, однако силы покидали ее, она уже едва двигалась. Стоять и смотреть, как животное погибает у нее на глазах, было невыносимо. Швырнув сумку на землю, Келли сбросила куртку и туфли и рыбкой прыгнула в воду.
Прохлада зябкого октябрьского вечера не шла ни в какое сравнение с мгновенно охватившим ее ледяным холодом. В первый, самый страшный миг Келли подумала, что у нее остановится сердце. Вынырнув, она судорожно втянула воздух, не решаясь плыть дальше, но впереди вновь раздалось слабеющее ржание. Сотни пронизывающих, обжигающих игл кололи ее тело; девушка приказала себе не думать о них и решительно поплыла на звук, изо всех сил загребая руками. В шести футах от бьющегося животного она остановилась, боясь угодить под смертоносные удары молотящих копыт.
– Ш-ш, ш-ш, – успокаивала его Келли, стараясь не стучать зубами. – Хорошая лошадка… умная лошадка… ну, ну, тише, тише…
Лошадь дико трясла головой. Ноздри раздувались, темные зрачки закатывались под веки, обнажая белки.
– Все хорошо. Все хорошо.
Вытянув руку, Келли осторожно подгребла чуть ближе. Вода казалась тягучей, словно застывшей от холода. Девушка понимала, что, если она не вытащит несчастное создание сейчас, дольше оставаться здесь нельзя – пальцы на ногах уже онемели.
– Все будет в порядке. Я с тобой. Я тебя спасу.
Она еще чуть приблизилась, и кончики ее пальцев коснулись бархатистой кожи на лошадиной морде. Пожалуйста, только не кусайся, взмолилась про себя девушка. Но животное только тихонько ткнулось носом ей в ладонь, обдав теплым дыханием.
– Вот так, вот так. Хорошая лошадка. – Келли подплыла к ней вплотную, стараясь все же держаться подальше от взбивающих брызги копыт. – Теперь давай выбираться отсюда.
Келли провела руками по лошадиному боку под водой, пытаясь понять, почему животное не может плыть. На первый взгляд все вроде бы было в порядке – ни ран, ни повреждений, но почему-то лошадь перебирала только передними ногами: видимо, задним что-то мешало. Рука девушки двинулась дальше к крупу, и на секунду ей показалось, что под ладонью у нее что-то холодное, твердое и как будто даже скользкое – словно рыбья чешуя.
От изумления Келли отпрянула. Так ты не лошадь! Да нет, что за ерунда. От холода уже мозги отключаются, вот и мерещится всякое. Она снова потянулась к животному и нащупала, наконец, что искала – всю заднюю половину туловища сетью оплели склизкие водоросли. Их-то она и приняла за чешую.
Девушка вцепилась в спутанные плети, но упругие стебли держали крепко, к тому же ей никак не удавалось как следует ухватиться – задубевшие пальцы все время соскальзывали. Со стоном отчаяния Келли оглянулась на лошадь. Та уже даже не билась, а лишь печально смотрела на нее одним глазом. Раздувающиеся ноздри почти исчезли в воде. Конец был неизбежен.
Однако Келли не собиралась сдаваться. Толкнувшись ногами, она отплыла чуть в сторону и сделала три глубоких вдоха, до отказа заполняя легкие обжигающе холодным воздухом. Потом, призвав на помощь всю свою решимость, девушка нырнула и устремилась вниз. У самого дна Келли крепко уцепилась за колышущуюся массу водорослей и встала на илистый грунт. Накрутив стебли на руки и упираясь ногами, она дернула изо всех сил.
Скользкие веревки водорослей натянулись, но не желали ни рваться, ни вылезать из почвы. Еще раз… еще… еще чуть-чуть… Да давай же, черт тебя возьми! Легкие у Келли уже горели. Ну же!
Слабеющими руками Келли дернула в последний раз. От нехватки кислорода перед глазами поплыли звездочки. Она затрясла головой – из носа и изо рта вырвалось облачко пузырьков, последний остававшийся у нее запас воздуха. Потом она услышала едва различимую, словно доносившуюся издалека, музыку. Странный свет затанцевал, заструился, свиваясь и расходясь, озаряя всю толщу воды вокруг. Келли вдруг стало так тепло. Совсем без сил, она потянула еще разок… и водоросли, кажется, подались – совсем чуть-чуть… Внезапно ее рвануло вперед, до боли выворачивая руки в суставах. И в ту же секунду мир померк.
